Итальянская ночь - Лариса Соболева

– А ведь мы могли взять киллера, если б вовремя выехали.

– Сворачиваемся, – мрачно отдал команду Парафинов.

Войдя в отделение, он подозвал дежурного, тот подошел. От всей души Игорь Игоревич врезал ему кулаком в челюсть. Молодой человек упал на стену, раскинув руки, и, кажется, не понимал, за что пострадал.

– Заявление об уходе пиши! – гаркнул Парафинов на ходу, идя в кабинет начальника отдела.

Андреев задержался, пригрозил дежурному:

– Стукнешь, как тебе Парафин челюсть свернул, утоплю в канализации.

Врачи спустились по лестнице, Асланбек встал с дивана им навстречу. Он ничего не спросил, а молча сверлил женщину в белом халате небольшими колкими глазами, его лицо со впалыми щеками не выражало чувств.

– Мы сделали укол, она скоро уснет, – сказала докторша. – Это стресс, обычный стресс. Ей сейчас нужен… хм… о покое только мечтать можно. Но, окружив ее заботой и вниманием, вы поможете пережить горе.

– А если повторится?.. – Он не договорил до конца, ибо слово есть зло, оно зачастую материализуется странным образом.

– Истерика? – закончила докторша, садясь в кресло у круглого столика. – Ну, во-первых, ваша жена будет долго спать. Не думаю, что после сна ее состояние ухудшится. Плакать она, конечно, будет, не мешайте ей, а от сильных эмоций желательно оберегать. Во-вторых, я напишу рецепт, это хорошее седативное средство… успокаивающее, нового поколения. Если не поможет, вызывайте «Скорую». У вашей жены есть аллергия на что-нибудь?

– Нет, она здорова, – ответил он.

Докторша написала размашистым почерком несколько слов и протянула листок Асланбеку:

– Вот. Не переживайте, удар она выдержала, теперь будет привыкать. До свидания.

Асланбек кивнул телохранителю, мол, проводи врачей, когда тот вернулся, осведомился:

– Отблагодарил?

– Не хотела брать, я в карман халата сунул.

– Собери моих людей.

Моих – значит, лиц особо приближенных, телохранитель кивнул и ушел, а его хозяин взлетел по лестнице на второй этаж. Перед спальней он замер, прислушался, после тихонько вошел. Бледная Эля казалась спящей, но, когда Асланбек приближался, а двигался он как кошка – неслышно, она распахнула глаза, в которых дрожали слезы.

– Ты не спишь? – произнес Асланбек, усаживаясь на кровать.

Эля взяла его руку и уткнулась лицом в ладонь, ему пришлось прилечь рядом.

– Семь пуль… – плакала она. – Как же ему было больно… Ведь это очень сильная боль, которую невозможно вытерпеть. Но он сильный… мужественный… сумел дойти… Почему он умер? Его же привезли в больницу…

И не скажешь: успокойся, все будет хорошо – в смерти нет положительных черт.

– Не думай об этом, – сказал Асланбек.

– А я все время думаю, все время. Не видела папу, но представляю, будто видела… и мне… мне больно, как ему.

– Спи. Тебе надо заснуть.

– Не уходи, мне страшно одной.

– Спи. Я не уйду.

Заснула она быстро, не выпуская руку мужа, очевидно, укол подействовал. Асланбек осторожно вытащил из-под щеки Эли руку, бесшумно вышел.

В холле у входной двери стояли трое молодых мужчин, они все знали и понимали, зачем их срочно вызвали.

– Отдыхайте, – сказал Асланбек. – Выезжаем на рассвете.

Телохранитель отвел всех в комнату для гостей, распорядился, чтоб им принесли ужин.

Наконец-то похолодало! Еще вчера вечером подул северный ветер, за ночь остудив уставший от летнего зноя город. И сразу дышать стало легче, бодрячок охватил, стоило выйти на улицу, потянуло вернуться за ветровкой. Киселев вернулся. Два сеттера от нетерпения подпрыгивали, но без хозяина не решались рвануть на простор, манивший из-за ограды. Правда, один не выдержал, затрусил в угол ограждения и скромно присел, с наслаждением прикрыв веки и вытянув кверху морду. Из подъезда элитного дома вышел Киселев, застегивая на ходу ветровку, призывно свистнул и побежал трусцой к берегу.

Одни врачи говорят – не надо бегать, другие – надо! Как тут быть? Только получать удовольствие, иначе от одних противоречий сляжешь, облепленный недугами. А Киселеву всегда нравилось быть в форме, нравились пробежки, легкая гимнастика. Да и утренние часы, солнце над горизонтом, обещавшее великие свершения, облака над головой, запахи – все это давало позитивный настрой, оздоравливало душу. А ведь поговорка «в здоровом теле – здоровый дух» не верна, ее следует чуточку подправить: здоровый дух способствует здоровью тела. Да, так. Ибо, если дух хиреет, тело дряхлеет, Киселев по утрам делал два дела разом: двух охотничьих собак прогуливал и свой дух подпитывал живительной энергией.

Вчера ему сообщили о страшной смерти Маймурина, он, конечно, не рад. Но и особой скорби не испытывал, считая, что недруг чересчур старался приобрести врагов, просто из кожи вон лез. Разве удивительно, что его старания увенчались пулями? Жаль, у людей отсутствует чувство меры, отсюда потери их ни с чем не сравнимы. Сейчас Киселев жалел, что и у него чувство меры потеряно, в противном случае он не поддался бы на провокации Маймурина, сохранил бы здоровье.

Его обогнал джип – излюбленный вид транспорта воротил, бандитов и начальников правоохранительных органов, кстати, цвет они тоже предпочитают один – черный. Если вдуматься, то и род деятельности этих трех категорий… практически одинаков, ну, с небольшими различиями. Джип поднял пыль, пришлось Киселеву свернуть с дороги и буквально ковылять по заросшему полю.

Но вот и полоска берега, над плоской гладью поднялось ярко-оранжевое солнце – будет ветер. Киселев добежал до кромки воды, здесь обычно он делал простейшую гимнастику, только чтоб кости привести в рабочее состояние, и медитировал, настраиваясь на длинный день. Начал он с наклонов вперед – глубоко вдыхая влажный воздух и шумно выдыхая…

Неподалеку заглох мотор…

– Киселев?

Не выходя из положения наклона, он повернул голову. К нему уверенно и спокойно шел мужчина лет тридцати с хвостиком, явно выходец с Кавказа, за ним… Елки-палки, совсем офонарели! Два придурка с автоматами на плечах! Но поскольку у автоматчиков рожи были родные, белобрысые, стало быть, вызывающие доверие, посетила вторая мысль: это могут быть и служаки из отряда быстрого реагирования. Киселев выпрямился, ответив незнакомцу:

– Да, Киселев я. А в чем дело?

Незнакомец остановился метрах в пяти-шести от него, прищурив глаза, всматривался в лицо Киселева несколько секунд, затем очень просто, словно это естественная вещь, сказал:

– Ты убил моего тестя.

Екнуло сердце, внутри натянулись некие струны, о которых Киселев не подозревал, но сейчас обнаружил в себе. Они щемяще звенели, нагоняя неясный ужас, вместе со звоном нарастала вибрация в руках и ногах, а сердце… сердце перестало биться, оно замерло, предчувствуя… Киселев не успел запаниковать, однако понимал: что-то нужно делать.