Фуршет с трагическим финалом - Светлана Алешина

— Какого Кости? — не понял Аверьянов и тут же стал вспоминать свои грехи за последнее время, мучаясь вопросом, с каким-таким Костей он успел поскандалить.

— Сына вашего, — пояснила Лариса.

— А-а-а, — выдавил Аверьянов, и в его глазах появилось что-то похожее на грусть, но вместе с тем и интерес. — А что такое? Может, пенсию за него будут платить?

— Нет, — начала злиться Лариса и неожиданно для себя решила соврать:

— Я совсем по другому поводу.

Я из милиции, занимаюсь расследованием убийства Игоря Ростовцева.

— А это кто такой? — вытаращил глаза Николай Иванович.

— Это друг вашего сына, по словам его матери, они жили по соседству.

— Ах, этот буржуй зажравшийся! — с внезапной ненавистью проговорил Аверьянов. — Так его что, грохнули, что ли?

— А вы разве не знаете?

— А откуда? Мы люди мирные, живем себе вот… с Валей, — он кивнул на вернувшуюся к тому времени из туалета сожительницу. — Вот, это по поводу Кости, — заискивающе улыбаясь, объяснил он ей. — Встретить надо как полагается гостью-то, а ты раскричалась на весь двор! Перед людями меня позоришь, бл… твою мать! — неожиданной тирадой закончил он свой монолог.

Валя исподлобья смотрела на своего сожителя, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

— Ну, чего глядишь, чего глядишь? — засуетился Аверьянов. — Лучше бы угощенье приготовила, баба бестолковая!

Валя, ничего не ответив, отстранила своим монументальным бедром тощую фигуру Аверьянова и прошла в дом, загремев там посудой.

— Сейчас выдаст! — заговорщицки подмигнув Ларисе, шепнул Николай Иванович. — А то чего ж мы не по-людски-то на улице разговариваем? Все ж-таки сына вспоминаем, помянуть надо, как полагается.

— Я не пью, — запротестовала Лариса.

— Дак и я не пью! — совершенно искренне ответил Аверьянов. — Вот и Валя подтвердит. Валь! — крикнул он миролюбиво и почти весело, но Валя не сочла нужным откликаться. Через некоторое время она появилась на крыльце и сказала постным голосом:

— Прошу проходить, за стол садитесь.

В комнате пахло квашеной капустой, сыростью и перегаром. Лариса осторожно присела на старую деревянную табуретку, преодолевая брезгливость и стараясь не касаться заляпанного стола руками. Есть она отказалась наотрез, едва взглянув на предложенное угощение.

Аверьянов решительно увел свою сожительницу в комнату, и Лариса слышала, как он там строго потребовал «не позорить его перед людями» и «немедля выставить выпивку за упокой души единственного сына».

Валя на сей раз послушалась, и на столе появилась пузатая бутылка с мутноватой жидкостью. На чистый спирт она мало походила, но Аверьянов, видимо, привык и не к таким напиткам.

— Ну, — он разлил содержимое бутылки в две рюмки и одну протянул Вале.

Выпили, не чокаясь, и Аверьянов тут же отправил в рот горсть квашеной капусты. Не успев прожевать до конца, он уже разливал по новой. Лариса, испугавшись, что Аверьянов сейчас просто надерется до непотребного состояния и она ничего путного не сможет от него добиться, быстро проговорила:

— А теперь, Николай Иванович, давайте все же поговорим о вашем сыне…

— Что? А? — очнулся Аверьянов. — Оно да, поговорим, конечно, а как же? На поминках о покойнике только и говорить. Эх, парень-то у меня золотой был… — с навернувшейся на глаза пьяной слезой проговорил он.

Лариса от души порадовалась этому обстоятельству, но все же интересовало ее немного другое.

— Николай Иванович, вспомните, пожалуйста, ваш сын не говорил, куда он собирался в тот вечер?

Я имею в виду, когда его убили?

— А шут его знает, — пожал узкими плечами Аверьянов. — Он нам с матерью не докладывал. Что им до отца с матерью, они ж сами все умные! Да! — Он снова потянулся к бутылке, но Лариса решительно встала и взяла ее в руки.

— Николай Иванович, — настоятельно произнесла она, — давайте договоримся так: выпить вы сможете и после моего ухода, а сейчас, пожалуйста, ответьте на мои вопросы. Я обещаю, что, если вы будете отвечать четко и правдиво, я дам вам денег на бутылку водки. Сына помянете по-человечески, — усмехнувшись, добавила она.

Николай Иванович тут же с живостью встрепенулся и быстро закивал:

— Конечно, конечно, все скажу как на духу, нежли мы не понимаем? Все ж таки люди образованные, да, Валь? Валя-то вон у меня ученая, — с гордостью проговорил он, — курсы трамвайные кончила!

Валя никак не отреагировала на эту похвалу, что несколько задело Аверьянова.

— Ну, чо сидишь, чо сидишь? — прикрикнул он на женщину. — Сделала свое дело — давай иди отседова, не мешай серьезным людям разговаривать!

Валя молча поднялась и прошла в комнату, оставив «серьезных людей» одних.

— Некультурная она у меня! — вздохнув, пожаловался Аверьянов.

— Итак, все же давайте вспомним, Николай Иванович, — настойчиво подтолкнула Лариса алкоголика к делу.

— А чего вспоминать! Чего вспоминать-то? — пробормотал Аверьянов. — Вспоминать-то нечего.

— Вы сосредоточьтесь, посидите, подумайте, что Константин делал перед своей смертью, в каком настроении был, может быть, с кем-то встречался…

— С кем, с кем… Они постоянно втроем терлись.

— Втроем — это с кем?

— С буржуем этим, да с Мишкой еще. И шалава эта приблудная с ними там, — Аверьянов осуждающе махнул рукой.

— Буржуй — это Игорь. А шалава…

— Ингой ее звать, — нахмурился Аверьянов. — Все перед ними хвостом крутила. Докрутилась, бл… Парню все голову морочила. А сама, не успели похоронить, за энтого замуж вышла. Одно слово — шалава! Мне ни копейки не принесла. Как-то попросил взаймы три рубля… на пальто зимнее… так она не дала! А у самих-то денег… В мехах ходят, на машинах ездят.

— Так вроде бы Игорь-то давал деньги. Мне мать его говорила, — возразила Лариса.

— Игорь — Игорем, а она могла и от себя отца-то Мишки уважить, — не согласился Аверьянов.

— Ну ладно, это к делу мало относится. А вот вы говорите, они собирались, терлись вместе. А что они делали?

— Да что? Сидели во дворе, на лавочке сидели, музыку слушали, потом шушукались все, перемигивались. Как дети… Вроде взрослые, а в игры какие-то играли. Как шпионы.

— А в тот вечер тоже сидели?

Аверьянов нахмурился, изобразил озабоченное лицо, почесал затылок и выдохнул:

— Да нет. В тот вечер чегой-то не сидели. Я еще удивился — жара на улице, лето, вот как сейчас. А их никого. И Костя весь день в своей комнате торчал, а вечером куда-то намылился. Мать ему — к энтой своей идешь, что ли? А он — мол, нет, по делам. Делам, — повторил ворчливо Аверьянов. — Вон дела-то какие вышли.