Место Силы 4. Андромеда - Василий Анатольевич Криптонов

и я его, он не ожидает от меня такого удара. Вот он, миг торжества!

Если он будет оправдан — пусть всю жизнь будет терзаться чувством ненависти-благодарности ко мне, пусть я буду его цепями.

Если умрёт — пусть знает, что утянул за собой меня. Пусть ему будет больно в самом конце — не за себя, так за меня!

— Алеф! Куда ты? — всполошилась Нилли.

Пальцы Айка скользнули по моему плечу — он не успел меня удержать.

Я прекрасно понимала, что делаю глупость, что рационального в моём поступке — ноль, даже отрицательная величина.

Растоптать всю свою жизнь, ради того, кого ненавидишь! Что может быть безумней!

Но тупая, упрямая злость тащила меня к трибуне, единственной, оставшейся свободной. Ещё десять шагов, девять, во…

Он вышел с другой стороны и положил руки на трибуну. Спокойная аура, ни одной лишней ментомы.

Я замерла, шумно выдохнув, и еле успела удержать ментомное извержение, которое разукрасило бы меня всю, будто полоумную бродяжку, цепляющую на себя красивые фантики. Пока жила на земле, я видела её каждый день. Она ходила, пританцовывая, и что-то напевала без слов.

Возможно, она тоже слышала Музыку, но это не мешало ей быть полоумной бродяжкой, цепляющей на себя красивые фантики.

Я удержала белую ментому.

За трибуной для особого мнения стоял Тайо. Извечный прихвостень Виллара, его тень, его безвольный раб.

Откуда он взял такую смелость?

— Прошу высказаться, — сказал судья.

Мне пришлось пятиться назад, чтобы хоть как-то замаскировать свой несостоявшийся поступок, за который мне уже было стыдно.

— Я особо не умею говорить, — сказал Тайо чуть ли не развязным тоном. — Всё, что сказал сейчас Виллар — это для меня, пожалуй, слишком сложно. Триста лет спустя, портрет на стене, всё такое… Как по мне, если ты понимаешь, что можешь что-то сделать — надо брать и делать. Здесь и сейчас.Прекрасно служить Общему Делу. Но уничтожить Кета насовсем — стократ прекраснее. Только Виллар осмеливается говорить о таких вещах. И я тоже буду честным: я пойду за ним. Иных друзей у меня нет. Пятёрка, породившая меня, погибла на дальней станции месяц назад…

Я вздрогнула.

Вспомнила, как прошла по туннелям-коридорам эта новость.

Никто не знал подробностей. Станция «Ариадна» выполнила свой долг Общему Делу и перестала выходить на связь. Когда прибыла смена, всю пятёрку обнаружили мёртвыми. Они сгрудились в стыковочном отсеке, будто для того, чтобы облегчить поиски, и откачали из него воздух.

Зачем? Почему?..

Они не оставили записку, или, по крайней мере, никто не посчитал нужным предать огласке содержание этой записки. Господствовала версия коллективного безумия на почве истощения. Пятёрка работала на разных станциях в сумасшедшем режиме, не успевая восстанавливаться.

— Запишите мои десять процентов, — сказал Тайо. — За того, кто хотя бы пытается что-то изменить. Если идти не за ним — то за кем же? Это риторический вопрос, не напрягайтесь. Я закончил.

Все взгляды устремились к судье. Тот выдержал длинную паузу, в течение которой каждый успел на тысячу раз переварить всё услышанное.

— Я принял решение, — сказал судья. — Принимая во внимание весь массив данных, касающийся как непосредственно рассматриваемого дела, так и положения во всём Безграничье, я вижу, что стабильность существующего порядка вещей под угрозой. Опасность уничтожения мира Кетом с каждым годом всё более явственна. Это должно подтолкнуть Совет к одному из двух возможных решений: повысить количество созидателей, сократив учебную программу и снизив критерии отбора, или же предпринять попытку уничтожить Кета. Соответствующая нота будет направлена в Совет, и более я не могу ничего, поскольку сфера моего влияния заканчивается в этом зале. Но каким бы ни было решение Совета, Виллар будет нужен живым, свободным и функциональным. Поэтому я приговариваю его до конца обучения проводить ежесуточно не менее восьми часов в очистительной капсуле. Кроме того, за каждое нарушение в дальнейшем будет следовать Наказание. Виллар должен видеть, как его действия отражаются на других. Поменьше «я» и побольше «мы». Сегодняшнюю ночь Виллар проведёт в одиночной камере с капсулой, означенный режим начинает действовать немедленно. С завтрашнего утра Виллар может пользоваться своими свободами в означенных пределах. Заседание закончено.

19. Таинство

Заседание суда оставило у всех тягостное впечатление. Несмотря на то, что Виллар избежал страшной участи, слова эти всё же звучали. Распыление. Отчисление.

Каждый из нас вдруг понял, насколько зыбка и хрупка его собственная жизнь. Насколько это в наших руках — взять и сломать своё будущее, настоящее, перечеркнуть даже и прошлое.

Многие молчали в последовавшие дни. Но не Айк. Этот, разумеется, болтал, как всегда. Мне порой казалось, что ему самому тяжело вести себя так, но он словно добровольно возложил на себя такое обязательство. «Кто, если не я? — спрашивал себя он. — Кто даст им видимый противовес той тяжести, которую обрушил на другую чашу весов этот суд?»

Таков он был, Айк. Говорил про зло, а творил добро. И не было у него никаких великих идей. Он был просто добрым, хорошим и старательным. Любил иногда примерить маску циника, но это была именно и только лишь маска, за которой неизбежно пряталась доброжелательная ментома, будто маяк в ночи притягивающая друзей.

— Лллллледи! — провозгласил он однажды, вломившись в нашу с Нилли каюту. — Как я и ожидал, вы грустите тут и маетесь от безделья.

Нилли, делавшая отжимания от пола, положив ноги на свою капсулу, замерла в верхней точке и посмотрела на него. Я подняла взгляд от консоли, где пыталась вникнуть в очередную формулу сотворения.

— Уверен? — пропыхтела Нилли.

— Никогда! — взмахнул рукой Айк и, хамски перешагнув через Нилли, уселся на край моей капсулы. — Уверенность слишком многих погубила. Как и вера, как и мнение, уверенность идёт от недостатка знаний. Недостаток этот восполняется эмоциями, и на выходе — колосс на глиняных ногах. Всё это — путь стаффов. Бесцельные инсинуации и праздные упражнения ума. Мы выше этого. Особенно я, ибо я — лучший из лучших.

Нилли под шумок продолжила отжиматься, а я, скользя взглядом по уравнению, иллюстрирующему применение формулы, спросила:

— Есть вообще хоть что-нибудь, что ты не можешь моментально превратить в тему для лекции по прикладной философии?

— Есть, — сказал Айк и забрал у меня консоль. — Моя жопа. В ней нет абсолютно ничего философского. Неужели нельзя создать личность, свободную от этих рудиментарных мерзостей? Задница, мочевыводящие каналы, половые органы, которые