Гении Возрождения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и другие выдающиеся живописцы, ваятели и зодчие - Джорджо Вазари

«Двор с колоннами» в палаццо Медичи во Флоренции

Дворец (палаццо) Медичи был выстроен архитектором Микелоццо ди Бартоломео в 1444 – 1464 годах специально для этого семейства и стал первым зданием в стиле Возрождения во Флоренции. Вначале за проект взялся Филиппо Брунеллеско, но Козимо Медичи отверг его предложение, посчитав, что дворец получится «слишком богатым и вызывающим зависть».

В результате, Микелоццо построил дворец «достаточно скромный снаружи, но роскошный внутри», как писали современники. Украшением дворца стал внутренний дворик («двор с колоннами») – во время своего правления Лоренцо Медичи Великолепного здесь можно было увидеть одновременно двух «Давидов», размещенных над атриумом. Один был создан Донателло, а второй – Веррокио.

Есть несколько собственноручных его рисунков и в нашей Книге, выполненных с большой тщательностью и величайшим вкусом, и среди них несколько женских голов с прекрасным выражением лица и красивыми прическами, каким из-за красоты их постоянно подражал Леонардо да Винчи. Есть там также две лошади с размерами и шаблонами для их пропорционального и правильного увеличения. Есть у меня и терракотовый рельеф лошадиной головы, воспроизводящий античный образец, – вещь поистине редкостная, – а еще несколько рисунков, тоже на бумаге, есть у преподобнейшего дон Винченцио Боргини, в его книге, о которой говорилось выше, и между прочими рисунок гробницы, выполненной им в Венеции для одного из дожей, а также история волхвов, поклоняющихся Христу, и голова женщины, написанная на бумаге с величайшей, какая только возможна, тонкостью. Он сделал также по заказу Лоренцо деи Медичи для фонтана виллы в Кареджи бронзового мальчика, сжимающего в своих объятиях рыбу; мальчик этот, поистине чудесный, перенесен, как мы это видим ныне, синьором герцогом Козимо на (фонтан, что во дворе дворца его.

После этого, так как купол собора Санта Марна дель Фьоре был возведен доверху, было решено после долгих лет обсуждений поместить наверху этого сооружения медный шар согласно указаниям, оставленным Филиппо Брунеллеско, и, когда поручили заботу об этом Андреа, он сделал шар высотой в четыре локтя и, поместив его на валик, укрепил его цепями так, что после этого можно было уверенно поставить сверху крест. Когда работа была закончена, шар был поднят весьма торжественно и с великим народным ликованием. И, по правде сказать, сооружая его, нужно было проявить и талант, и тщательность, чтобы можно было, как это и делается, войти в него снизу, так же как и снабжая его должными креплениями, чтобы ветры не могли причинить ему вреда.

А так как Андреа никогда не оставался праздным и всегда занимался какой-нибудь живописной или скульптурной работой, иногда же одну работу перемежал с другой, дабы одно и то же не так ему надоедало, как это случается со многими, то, хотя он и не осуществил вышеназванные картоны, все же написал кое-что и между прочими алтарный образ для монахинь св. Доминика во Флоренции, который, как ему показалось, вышел у него очень удачно, почему вскоре после этого он написал в церкви Санти Сальви другой для братьев Валломброзы, на котором изобразил крещение Христа Иоанном; в этой работе ему помогал Леонардо да Винчи, который тогда был юношей и его учеником, написав там собственноручно ангела, оказавшегося гораздо лучше всего остального. И это стало причиной того, что Андреа решил никогда больше не притрагиваться к кистям, поскольку Леонардо, столь юный, в этом искусстве проявил себя гораздо лучше, чем он.

Так как Козимо деи Медичи получал из Рима много древностей, он за воротами своего сада или двора, выходившего на Виа деи Джинори, велел поставить из белого мрамора прекраснейшего Марсия, привязанного к стволу дерева перед тем, как с него сдерут кожу. Когда же Лоренцо, его внук, в руки которого попал торс из красного камня с головой другого Марсия, весьма древний и гораздо более красивый, чем тот, захотел присоединить его к первому, он не мог этого сделать, потому что в торсе очень многого не хватало. Тогда он дал его закончить и отделать Андреа, и тот приделал не достававшие этой фигуре ноги, ляжки и руки из кусков красного мрамора так хорошо, что Лоренцо остался весьма доволен и велел поставить ее насупротив первого с другой стороны ворот. Этот древний торс Марсия с содранной кожей был доделан с такими наблюдательностью и вкусом, что некоторые белые и тонкие жилки в красном камне были обработаны художником на точно соответствующих местах так, что они кажутся теми мелкими нервами, какие можно видеть на настоящем теле, когда кожа с него содрана. И потому работа в своей первоначальной полировке должна была казаться вещью совершенно живой.

Когда в это время венецианцы пожелали почтить великую доблесть Бартоломео из Бергамо, благодаря которому они одержали много побед, и этим поднять дух и у других, они, прослышав про славу Андреа, пригласили его в Венецию, где поручили ему сделать из бронзы конную статую названного полководца, дабы поставить ее на площади Санти Джованни э Паоло. И вот, когда Андреа, сделав модель лошади, приступил к арматуре для отливки из бронзы, по милости неких дворян было решено, чтобы Веллано из Падуи делал фигуру, Андреа же лошадь. Услышав об этом, Андреа отбил у своей модели ноги и голову и, полный гнева, возвратился, не говоря ни слова, во Флоренцию. Когда Синьория узнала об этом, она сообщила ему, чтобы он и не пытался никогда возвращаться в Венецию, так как ему там отрубят голову; на это он ответил письменно, что остережется это сделать, ибо, так как и сами они безголовые, то, однажды отрубив людям головы, они приставлять их не умеют, не говоря уже о такой голове, какая у него; он же смог бы приставить лошади отбитую им голову и даже еще более красивую. После этого ответа, который нельзя сказать чтобы не понравился членам Синьории, его уговорили вернуться в Венецию, где ему было обещано двойное вознаграждение; там он восстановил свою первоначальную модель и отлил ее из бронзы, но до конца не доделал, так как, разгорячившись, а затем простудившись во время литья, он немного дней спустя умер в том самом городе, оставив незавершенной не только эту работу, которой недоставало только очистки и которая была уже поставлена на предназначавшееся ей место, но и другую, выполнявшуюся им в Пистойе, а именно гробницу кардинала Фортегверра с богословскими Добродетелями и Богом Отцом наверху, каковая работа была позднее закончена флорентийским скульптором Лоренцетто.

Андреа умер пятидесяти шести лет. Смерть его бесконечно огорчила друзей его и учеников, коих было немало, и больше всех скульптора Нанни Гроссо, человека весьма чудного как в искусстве, так и в жизни. Говорят, что он никогда не работал вне своей мастерской и в особенности для монахов и братии, если только леса не сообщались с входом в подвал или в винный погреб, где он мог бы всегда выпить в свое удовольствие, ни у кого не отпросившись. О нем рассказывают также, что однажды он возвратился из больницы Санта Марна Нуова после какой-то болезни здоровым и поправившимся, когда же его навещали друзья и спрашивали его, как он себя чувствует, он отвечал: «Плохо». – «Ты же выздоровел», – возражали они, а он говорил: «И все-таки плохо, так как мне необходимо еще немного лихорадки, чтобы остаться в здешней больнице, где меня не беспокоили и за мной ухаживали». Когда он умирал, опять-таки в больнице, ему дали приложиться к деревянному распятию, сделанному очень плохо и грубо; тогда он попросил, чтобы его от него убрали и поднесли ему одно из распятий Донато, заявив, что, если его не уберут, он умрет в отчаянии – настолько не выносил он плохо сделанных произведений своего искусства.