Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания - Федор Головкин

Предусмотрительность правительства дошла до того, что оно к этой, и без того очень многочисленной свите, прибавило еще несколько военных топографов, чтобы снимать, в случае надобности, в Китае топографические карты и, наконец, одного архимандрита с внушительным персоналом духовных лиц и студентов богословских наук, — может быть с целью сгладить то прискорбное обстоятельство, что лица, стоявшие во главе посольства, очень мало заботились о православии, ибо Головкин сам был реформатского вероисповедания, Потоцкий — католик, а Байков, первый секретарь Головкина, — атеист. Сорок драгун и двадцать казаков с офицерами должны были сопровождать экспедицию для ее безопасности. Эта предосторожность была необходима ввиду огромного обоза, сопровождавшего ее. Чего только не было в этом обозе! Драгоценные подарки для китайского императора, в том числе несколько зеркал необыкновенной величины, которые, как полагали, должны были в одно и то же время испугать и восхитить китайцев; затем много дорожной мебели, роскошный столовый прибор из серебра для ежедневной надобности представителей посольства; наконец, целый оркестр музыкантов и, дабы не было ни в чем недостатка, — дорожная канцелярия.

Все члены экспедиции были одеты в зеленые мундиры с белыми металлическими пуговицами. Благодаря влиянию графа Головкина, его свите было разрешено нашить на мундиры серебряные галуны и украсить головы зелеными шапками, напоминавшими казачьи папахи.

Вся эта масса людей тронулась в путь отдельными отрядами в начале лета 1805 г. Путешествие совершалось небольшими этапами, и лишь в сентябре этот огромный караван соединился в Иркутске.

Согласно дипломатическому обычаю, граф Головкин не преминул известить китайское правительство о своем прибытии в столицу Сибири и послать ему одновременно подробный список лиц, составлявших его свиту. Ответ китайцев не заставил себя долго ждать. Будучи крайне подозрительными, мандарины потребовали уменьшения персонала посольства, на что со стороны графа тотчас же последовало согласие. Первый, кого принесли в жертву требованию китайского правительства, был астроном экспедиции; многие другие, в том числе знаменитый ориенталист Клапрот, также были вычеркнуты из списков, но по секрету. Приказ о возвращении в Россию был им сообщен лишь в Кяхте, на границе Сибири. Но опасения китайцев не были вполне рассеяны исключением астронома и ориенталиста. «Было весьма потешно, — пишет Вигель, — наблюдать за китайскими солдатами. Подобно азиатским купидонам, с луком и колчаном за спиною, и со стеклянным шариком и павлиньим пером на шапке, эти герои окружали наших драгун, с явно изображенным на их лице страхом. И, действительно, все наши солдаты были великаны с огромными усами, их лошади были более похожи на слонов, а на голове они носили каски неимоверной величины!»…

21 декабря 1805 г. огромный караван длиною почти в версту тронулся по направлению к пустыне Гоби. Целые стада степных лошадей были запряжены в европейские экипажи и повозки, которых они никогда в жизни не видали. Они ржали и становились на дыбы, а нередко и разрывали постромки. На козлах сидели монголы, рядом с русскими кучерами, которые учили их обращаться с поводами. Другие монголы, привлекаемые любопытством, кружились на своих маленьких лошадках вокруг экспедиции. Во главе каравана гарцевал на своей великолепной лошади сам посланник, со страшно величавым видом, сопровождаемый блестящей кавалькадой…

Результаты этого чрезвычайного посольства не соответствовали его блестящему началу. После трехнедельного похода через пустыню Гоби, караван остановился вблизи одного монгольского стана, где его ждали посланные из Пекина навстречу мандарины. Первые дни прошли в обмене вежливостей, т. е. бесконечных церемониях. Посланник обошелся с китайцами совсем на европейский лад, очень любезно и благосклонно, но, по-видимому, такое обращение не производило должного впечатления на монголов. Они смотрели на посланника более как на жонглера, посланного Россией для их развлечения, и с каждым днем их требования становились непомернее. Терпение Головкина было подвергнуто тяжкому испытанию. Китайцы имели даже смелость предложить ему повторить весь церемониал[113], которому подвергались все лица, представляющиеся китайскому императору. Его пригласили в помещение, где висел портрет сына небес; он должен был войти туда на четвереньках с подушкой на спине, на которой должна была лежать верительная грамота. Посланник ответил, что он мог бы решить на такое уничижение только в том случае, если бы ему это было разрешено особым приказом его государя. Может быть, он думал напугать китайцев перспективой прожить еще долго на их счет. Но на следующий день все подарки, которые он привез для китайцев, оказались разбросанными на земле, вблизи его палатки. После этого ему не оставалось ничего больше, как вернуться в Россию чрез Сибирь, в страшный холод и под угрозой голода.

Подобно Моисею, но еще несчастнее его, Головкин вернулся в Кяхту, не узрев после 56-дневного скитания по пустыне обетованной земли!

Граф Юрий Александрович исполнил свой долг, как честный человек; но эта экспедиция, явившаяся посмешищем и нанесшая ущерб престижу России на Дальнем Востоке, отразилась также и на его карьере. Ему стали поручать лишь второстепенные дипломатические миссии. В 1808 г. императрица Мария Федоровна выбрала его, чтобы подготовить женитьбу принца Георгия Ольденбургского на великой княжне Екатерине Павловне. Позднее его назначили поверенным в делах в Карлсруэ, а в 1818 г., когда китайская экспедиция уже была предана забвению, — послом в Вене.

В 1820 г. он присутствовал на конгрессе в Троппау, вместе с Нессельроде, Каподистрия, Волконским и Алопеусом, чтобы поддержать там интересы России.

Но его пребывание в Вене[114] продолжалось недолго. Он не сумел приобрести доверия Меттерниха[115] и с 1822 г. мы находим его постоянно в отпуску, то в Петербурге, то за границей.