Сталин. Вся жизнь - Эдвард Радзинский

Коба умеет служить могуществу. Так что не зря он вдруг забыл ленинские напутствия, не зря повторяет идеи меньшевиков и поддерживает еще одного большевистского члена Исполкома – интеллигента Каменева, опьяненного воздухом революционного Петрограда, проповедующего «единение демократических сил».

А дальше – больше: в одной из своих статей Коба славит идею сохранения русского унитарного государства.

«Он будто позабыл прежние идеи по национальному вопросу, написанные по указке Ленина», – язвит Троцкий.

И опять Троцкий прав, и опять не понимает – почему.

Эти идеи державности, сохранения Империи не могли не понравиться людям из Временного правительства. Они должны были заметить Кобу, влиятельного радикала, у которого тем не менее такие удобные взгляды… На многих направлениях начал играть новый Коба в первой и сразу ослепительной шахматной партии.

«Коба Сталин» – так подписывает он теперь свои статьи. Новый Коба. Прежний остался в Туруханске – преданный, жалкий глупец, которого использовали и легко забыли. Нет, он больше не таскает для других каштаны из огня. Теперь он служит себе. Себе и революции – «постольку-поскольку» она сможет служить ему.

Всего за две недели пребывания в Петрограде Коба захватил «Правду», стал одной из главных фигур среди петроградских большевиков и вошел в руководство Совета – Власти.

Но в Совете Коба держится странно незаметно.

«За время своей скромной деятельности в Совете он производил на меня (не на одного меня) впечатление серого пятна, всегда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать» – так писал о Кобе меньшевик Суханов. Он тоже – ничего не понял… Нет, совсем не серое пятно – Коба Сталин.

В середине марта в редакцию «Правды» явилась не совсем молодая, но еще весьма красивая дама. Это была знаменитая радикалка-большевичка, дочь царского генерала – Александра Коллонтай. Она и передала в редакцию для печати два письма Ленина. В этих «Письмах издалека» Вождь неистовствовал, клеймил меньшевистских лидеров Совета и Временное правительство, требовал не оказывать ему никакой поддержки. Ленин провозглашал курс на новую революцию – социалистическую.

Каменеву все это показалось бредом эмигранта, много лет оторванного от России. Вопреки Марксу, Ленин не хотел ждать завершения демократических перемен в отсталой России, он требовал немедля вести азиатскую крестьянскую страну без сильного пролетариата – к пролетарской революции. Когда-то в дни первой русской революции подобные идеи провозглашал Троцкий, и Ленин тогда издевался над ним. И вот теперь…

Но письма Вождя не печатать нельзя. И Каменев придумал: опубликовать первое письмо (вымарав самые резкие слова о правительстве и меньшевиках), а о втором письме как бы забыть. Коба согласился. Он понимал: в будущем ответственность за курс «Правды» ляжет на Каменева – ведущего журналиста партии, а он, Коба, всего лишь практик…

Коба все больше задумывался о будущем. Он уже оценил этих вольнолюбивых говорунов из Совета – вечно ссорящихся друг с другом демократов, напуганных все поднимающейся волной безумного русского бунта.

Чхеидзе, Церетели, эти евреи-идеалисты Дан, Нахамкис и прочие… Разве им по плечу эта стихия? Да, большевики пока только выходили из подполья, но Коба знал силу этой беспощадной законспирированной организации. Привыкшая к жесткой дисциплине, безоговорочному подчинению – она ничто без Вождя.

Но с Вождем…

Вождь должен был вскоре приехать. Коба не сомневался в согласии немцев пропустить Ленина с соратниками. Ибо за это время, конечно же, узнал о крепких связях, которые неожиданно соединили большевиков с кайзеровской Германией. Он знал: Ленин вернется в Россию с большими деньгами…

Эти деньги большевики получили после начала войны. И это было понятно: Ленин агитировал за поражение царской России, за превращение войны с Германией в междоусобную войну внутри России – когда крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, повернут ружья против собственной буржуазии.

Размеры немецкой помощи Кобе нетрудно было понять по большим средствам, которые имела его газета «Правда», по щедрым субсидиям на вооружение, которые получила Военная организация, созданная внутри партии. На эти деньги она лихорадочно создавала Красную гвардию по всей России.

Коба не стал жить у гостеприимных Аллилуевых, хотя они сказали: «У нас Кобу всегда ждет комната».

Он поселился в большой квартире, где жили молодые руководители петроградских большевиков.

Молотов: «Мы жили тогда со Сталиным на одной квартире. Он был холостяк, я холостяк. Была большая квартира на Петроградской стороне. Я жил в одной комнате с Залуцким, рядом жил Смилга с женой, Сталин к нам присоединился. Вроде коммуны у нас было…» Там Коба многое смог услышать о немецком золоте, хотя бы из рассказов частого гостя на этой квартире – коллеги по руководству петербургскими большевиками Шляпникова. На немецкие деньги Шляпников разъезжал во время войны по европейским столицам, печатал и засылал в Россию груды литературы, агитирующей за поражение.

Немецкое золото… одна из постыдных тайн. Сколько страниц будет написано, чтобы доказать: это клевета. Но после поражения гитлеровской Германии были опубликованы документы из секретных немецких архивов. Оказалось, что и после Октябрьского переворота, как мы увидим в дальнейшем, большевики продолжали получать немецкие деньги.

Итак, брали ли большевики деньги у немцев? Без условно, брали. Были ли они немецкими агентами? Безусловно, нет.

Они лишь следовали «Катехизису»: «Использовать самого дьявола, если так нужно для революции». Так что у Ленина не могло быть сомнений – брать или не брать. И в который раз понял Коба: все дозволено.

«Учимся понемногу, учимся»…

Русский бунт: только начнись – не усмирить… В первые дни революции, когда интеллигенция радостно приветствовала «утро свободы», художник Сомов записал в дневнике: «Толпа настроена пока благодушно, но думаю, будет большая резня». Разгулялась Русь…

И вот должен приехать тот, кто жаждет раздуть возгорающийся пожар. Коба верно оценил, что значит прибытие якобинского Вождя, снаряженного немецким золотом, которого ждет в России закаленная в подполье организация. При всеобщей разрухе и армии, не желавшей воевать, Коба чувствует, за кем будущее. Вот почему он так осторожен в Совете: со второй половины марта он уже ждет нового хозяина. За грехи «Правды» ответит Каменев, но за собственную позицию в Совете придется отвечать самому. И он делает свой любимый ход – непроницаемо молчит. Присутствуя в Совете – отсутствует. Серое пятно. Он понимает: время речей кончается, наступает время действий. Его время.

3 апреля русскую границу пересек поезд, в котором ехал Ленин и с ним три десятка русских эмигрантов-революционеров. Поезд беспрепятственно прошел через воюющую с Россией Германию. Как писал впоследствии генерал Гофман: «Пришла в голову мысль использовать этих русских, чтобы еще скорее уничтожить дух русской армии». «Это путешествие оправдывалось с военной точки зрения», – отметил генерал Людендорф в своих воспоминаниях. Впрочем, то, что напишут впоследствии немецкие генералы, уже тогда нетрудно было понять обществу. Крупская рассказывала, как опасался Ленин «злого воя шовинистов» и даже предполагал, что дело может дойти до суда и «его повезут в Петропавловку».