Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак

– Я первый раз тоже, как туберкулезник, был весь в соплях и слюне. Щас уже заценишь. – Захарчиков слегка успокоил его и крепко похлопал по спине, чтобы он быстрее прокашлялся.

Но, действительно, у Лантарова сначала возникло неприятное ощущение оцепенения, как будто его прибили к месту. Но могущественная отрава еще больше захватила все его члены, расползаясь по телу, возникло невиданное расслабление, захотелось засмеяться очень громко. Он освобождался от всего: от кем-то придуманной ответственности, ненужных оков морали. Мир стал доступнее, цели – достижимее, и все заплясало, как в волшебной сказке, где он по сюжету становился ловким, удачливым принцем. Лантаров опять посмотрел на Лану, и вдруг дерзко и совершенно безбоязненно подумал о том, что сейчас сможет с ней сделать. Она показалась ему анимационной девочкой-зарисовкой в обрамлении несуразной декорации: лиловый рот, отстраненное лицо, глупые, невпопад брошенные словечки, туго стянутые блузкой-топом небольшие, но крепкие груди. Она возбуждала и отталкивала одновременно, но в наркотическом объективе с каждым мгновением становилась все более желанной.

Все искали своего собственного вожделенного кайфа с таким же неотвратимым упорством, как скалолаз, который с отрешенным фанатизмом продвигается к вершине. «Вот она, романтика, – почему-то пришла мысль Лантарову, и он стал замечать, что весь присутствующий непутевый народец стал вместе с ним с немым восторгом растекаться по пространству, как те часы на картине Сальвадора Дали. Верно, дурковатый испанец покуривал травку…

Лантаров опять стал плотоядно пялиться на Лану, и вдруг встретился с ней глазами. В другой бы раз он смущенно отвел взгляд, но не сейчас, когда его наполнила невообразимая, подстегиваемая зельем, отвага. И она тоже пристально смотрела на него, не отводя глаз. И опять он уловил в ней что-то от недоразвитого ребенка, притягивающее и объединяющее. Хотя глаза ее были какими-то обморочными и мутными, будто взирающими из дымового прикрытия, робкий игрок почему-то почувствовал в ней тайную сообщницу и невольно запомнил это ощущение.

Лантарову нравились протекающие в нем изменения: все, как и он сам, стали неправдоподобно легкими и воздушными, будто шарики. Безумно захотелось есть, но кто-то позаботился и об этом. На журнальном столике рядом со сморщенным буликом появилась груда беспорядочно сваленных пирожных и две литровых бутылки колы.

– Давай к Жору, пропусков в таком деле мало не бывает.

– По вискарику?

– Наливай лейбла.

Стаканчики опять наполнились.

Какой-то гротескно-беспокойный азарт все больше распространялся в пространстве, и Лантарову стали слышны голоса отовсюду: или все сразу заговорили, или возникла безумная слуховая галлюцинация, сквозь потную завесу до него донеслись выкрики Ксании.

– Это жесть, жесть!

К обещанным танцам никого не тянуло, напротив, как психоделические черви, они стали то расползаться в разные стороны, то опять сползаться в кучу, забавляя себя витиеватой болтовней о жизни беспечной студенческой богемы.

– Не-е, совсем не так, как обычная травка, – проблеял голос Петрика, слегка удивленный и взволнованный; его хозяин еще явно не мог понять, хорошо это или плохо, что ощущения от курения расходятся с предшествующими представлениями.

– Ясный перец! Тебе ж сказали – микс из тридцати трех компонентов.

Затем у Лантарова опять на некоторое время возникли видения и ощущение, что кто-то за ними всеми наблюдает. Он хотел встать и отправиться в туалет, но нега, сладострастная слабость были сильнее потребности. Дикая смесь ощущений Лантарова забавляла, и ему мерещилось: он со всей этой ситуаций превосходно управляется и все у него будет хорошо. Дальше и всегда. Он все-таки встал и отправился в туалет. Произошло короткое замыкание, и Лантаров чудесным образом обнаружил себя напрягшимся подле унитаза: он отчего-то не мог этого сделать.

– Типа забыл, – сказал он сам себе вслух и пытливым взором окинул сморщившееся до сухофрукта достоинство.

– Ладно. – И Лантаров погрозил своему отражению в зеркале. Ему показалось, что отражение самостоятельно, независимо от решений его мозга, скорчило гримасу.

Кое-как застегнув брюки, он выбрался из ванной комнаты.

И опять случилось помутнение, длившееся, может быть, мгновение, а может, и несколько минут.

Он вдруг снова будто увидел себя со стороны: на этот раз он обнимался с Ланой в пустой, наполненной елейным сумраком комнате довольно просторного чертога Захарчикова. Пассивно-податливая девушка несдержанно льнула к нему, и сам он в ответ точно так же пылко прижимался, ласкал все потайные места и… ничего не испытывал. Как если бы смотрел короткометражный фильм с самим собой в главной роли. Они сплелись, как два растения ветвями, и их обоих накрыла с головой волна неизъяснимо ласковой неги, в которой двигаться становилось почти немыслимо, словно их плотно укутали прозрачной ватой. Лантаров удивился, что эта ленивая эйфория вдруг показалась ему самодостаточной – ничего более и не надо, никаких дополнительных усилий. Внезапно он подумал о своей непроявленной мужской доблести и почти не расстроился, да и эта Лана уже почему-то утратила былое очарование – из сюрприза в хрустящей обертке превратилась в пересохший, залежавшийся и оттого безвкусный леденец. Он словно ожидал такого исхода. Зачем и на кого обижаться, если и так заранее было ясно, чем все это закончится. В голове у него была перекипевшая каша и ощущение, что кто-то большой деревянной ложкой все там основательно перемешал.

Но девушка, кажется, тоже не обиделась – видать, не первый раз сталкивалась с несовместимостью любовной игры с великосветской лаптой, отлично заменяющей любые оргии. После лишенных страсти лобызаний и все более ленивых поцелуев они машинально вернулись в комнату. Лантаров не чувствовал смысла произошедшего, только какой-то холодный клубок змей гнездился у него в низу спины, вызывая холодок. Шума в комнате было гораздо меньше, чем раньше, зато спертая атмосфера чадящего помещения и зачумленного кружка совершенно нехудожественно преобразила пространство. Крошки пирожных на столике и на полу, недопитая кола в пластиковых стаканчиках – все стало вызывать раздражение Лантарова. Отовсюду он видел помятые, маразматические лица. Не было только Влада и его крикливой подружки Ксании.

Вдруг они услышали истошный крик и разом узнали гнусавый голос теперь чем-то сильно напуганной Ксании.

Им казалось, что они быстро вскочили и стали перемещаться в сторону призывного звука. На самом деле они сбились в дверном проходе и некоторое время топтались на месте, отдавливая друг другу ноги. Наконец всей гурьбой достигли ванной комнаты – довольно большого помещения с узким дверным проемом, – там отчаянно металась Ксания.

На полу, на большом белом коврике змеей извивался полураздетый, с лицом землистого цвета, с закатанными, обезумевшими глазами Влад – изо рта у него сочилась зеленоватая пена. Он хрипел в беспамятстве, и казалось, что кто-то невидимый крепко ухватил его за горло и душит.