Красный ангел - Роксана Лонгстрит

— День стирки? — заметил он, кивая в сторону подушки, которую Алекс устроила на буфете.

Она подала кофе, и он сделал осторожный глоток.

— Спасибо. Очень вкусно. Жаль, что с утра приходится заниматься таким дерьмом, Хоббс, но я не буду ходить вокруг да около. Рэнджел провел у тебя всю ночь?

Она подняла голову. За спиной детектива Роб едва заметно кивнул.

Значит, не Дэвис. Рэнджел. Теперь придется отдуваться за Рэнджела, дура набитая. Ничего не поделаешь, сама позвонила, сама позвала, он приехал.

— Марковски, что это тебе взбрело в голову? — фыркнула Алекс. — Это преступление? Я взрослая, он тоже. Насколько мне известно, уголовный кодекс мы не нарушили.

— Это радует, — заметил Марковски и улыбнулся. Он выглядел спокойным. Гладким как стекло, как лезвие ножа. — Вы, писатели, всегда шутите. Ты мне нравишься, Хоббс. Честное слово.

Напарница вернулась из спальни с запыленной фотографией в рамке. Держала она ее аккуратно, за выступающую сзади картонную подставку. Марковски слегка наклонился, присмотрелся, перевел взгляд на Алекс. Она замерла, словно ожидая, что кто-нибудь сейчас поднесет сценарий с ролью, слова которой она напрочь забыла.

Чья это может быть фотография? Фотографий Роба у нее вообще не было, фотографий Дэвиса в рамке — тоже.

Марковски извлек из кармана дешевые очки, нацепил их на нос и уставился на фотографию.

— Ты это в отпуске снимала? Я не ошибаюсь?

В отпуске. Ролли. На пляже.

Роб поднялся с дивана и привалился к дверному косяку. Высокий, долговязый, сама невинность. Заглянув через плечо полицейской дамы, он тоже решил изучить предмет всеобщего внимания.

— А-а, этот, как его, Ролли, — протянул Роб. — Алекс с ним встречалась, — непринужденно заметил он.

Алекс разинула рот.

Даже Роб знал сценарий. Она поплыла. Растерялась. Испугалась.

— Кто тебя спрашивает? — буркнул Марковски, не сводя взгляда с Алекс. — Шенберг, может, вы снимете с него показания где-нибудь в другом месте?

Женщина взяла Роба за плечо и развернула в направлении спальни. Роб беспрекословно повиновался, но вид у него был напряженный. О чем он может сказать? Или — гораздо важнее — о чем не может сказать?

Фотографии в кармане халата давили и жгли, как расплавленный свинец. При чем здесь Ролли? Что он натворил?

— Да. Я встречалась с ним, — заговорила Алекс. — Разумеется. Марковски, а ты не хочешь мне объяснить цель вашего визита? Или тебе делать нечего?

Марковски отхлебнул кофе.

— Хочу, — наконец кивнул он. — Мистер Ролли Истфилд и его очаровательная супруга Сюзен Истфилд вчера ночью разбились вдребезги на Тридцатом шоссе. Кто-то поддал им сзади, и они врезались в дом. Далее мне позвонили и сказали, что ты общалась с этим парнем, а его жена намеревалась подавать на развод. Вопросы есть, или я выразился достаточно ясно?

Алекс ничего не чувствовала. Ничего. Она вспомнила кадры телерепортажа, языки пламени, сирены, искореженные обломки фургона. Лобовое столкновение.

— Ролли, — чуть севшим голосом прошептала она.

— Рад, что ты вспомнила его, Хоббс, мне уж показалось, что ты слишком занята. Как долго вы были знакомы?

— Д-два года. Он покинул мою жилплощадь. — Боже, какой напыщенный стиль! Он покинул мою жилплощадь, я люблю мужчин в униформе, давай займемся этим немедленно, я вся горю! Алекс почувствовала тошноту, настоящую тошноту, и прижала руку ко рту. — О Господи, я ничего не знаю.

Посыпались вопросы. Она отвечала как могла. Нет, у него дома она никогда не была. Его жену никогда не видела. Да, он приходил сюда. Она поглядела на подушку, которая валялась, как мертвое тело, на шкафу. Нет, она не сбивала их на шоссе.

Напарница Марковски вернулась на кухню и увлекла его в сторону. Алекс ждала, пока закончится негромкое журчание их голосов. Роб сидел на диване и казался бледным и испуганным.

Вернулся Марковски, поблагодарил за кофе. Спросил разрешения взять фотографию. Она не стала отказывать.

Детективы удалились.

Алекс, стоя с закрытыми глазами, услышала шаги, потом почувствовала на плече руку Роба. Прикосновение было легким, неуверенным, отстраненным. Как отдаленный чужой голос в телефонной трубке.

Нет больше Ролли Роя Истфилда. Нет больше сухого поджарого тела. Нет больше улыбки, нет больше губ, нет ничего. Исчезло.

Алекс открыла глаза. На лице Роба застыло полувопросительное-полувопросительное-полуудивленное выражение. Она попробовала заглянуть ему в глаза, узнать, понимает ли он ее чувства.

— Ты потерял отличные кадры, — услышала она свой голос.

Он отшатнулся, зацепился за кресло, едва-удержался на ногах и пнул его так, что оно скользнуло по полу, издавая мерзкий скрип металла по линолеуму.

— Да провались они…

Алекс уставилась в телевизор, где ей объясняли, как можно обрести фигуру, как у Шер, всего за сорок девять долларов девяносто пять центов, не считая налогов.

Потеряла. Она сама себя потеряла.

Роб подошел, снова обнял ее за плечи. Она чувствовала тепло его рук отстраненно, словно через полиэтиленовую пленку.

Дэвис, вдруг подумала она. Дэвис не хотел, чтобы Ролли здесь появлялся.

Это было только вчера вечером. Но какое другое утро. Совсем другой день.

Ролли мертв.

Дэвис не хотел, чтобы Ролли здесь появлялся.

Тепло, исходящее от Роба, доходило откуда-то издалека. Тело, казалось, закатано в пластик. Стучало в висках. Опухшие глаза жгло — не от слез, от злости.

Минут через пять или шесть она сняла телефонную трубку и набрала номер. Роб задал какой-то вопрос, она не расслышала.

Она набрала номер Р. Р. Истфилда. Просто удостовериться.

Послышался голос Ролли Роя Истфилда — механический, холодный.

— Здравствуйте, к сожалению, в данный момент мы не можем подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после сигнала.

Ролли Рой Истфилд не сможет ответить на этот звонок. Никогда. Она аккуратно положила трубку на место.

— Откуда ты знал? — спокойно спросила она Роба. Он сделал круглые глаза, как бы не понимая, о чем речь. — Ты раскрылся раньше, чем понял, чего хочет Марковски. Почему? Что ты сделал?

Умоляю, мысленно договорила она, умоляю, только не говори, что это ты. Пожалуйста, не говори этого!

— Я ничего не делал, — ответил Роб. — Я подумал, что это ты.

Она начала смеяться — высоким, визгливым смехом, переходящим в истерические всхлипы, в колючие слезы. Он обеспокоенно похлопывал ее по спине, словно опасаясь, как бы она не захлебнулась.