Люди былой империи (сборник) - Анвар Исмагилов

– Замурзанный, зато блох не будет!

Конечно, у Замурзая спасжилет был не такой красивый, а самодельный, но не менее надёжный. Хотя Замурзай, как и положено корабельному коту, был зверем осторожным, и спассредство ему ни разу не понадобилось.

Хотя откуда на судне блохи? А на случай аварийной ситуации Замурзаю сшили аккуратненький спасжилет. Самое странное, что кот как будто понимал важность амуниции, даже не пытаясь шипеть, царапаться и кусаться во время примерок и тренировок по борьбе за живучесть.

Только Самуилыч вспомнил про кота, как тот явился, словно из воздуха. Он, выросший на палубе, давно научился открывать двери, вставая на задние лапы, и гулял, как у себя дома. Командир погладил кота по серо-зелёному организму и выдал ему обросшие жиром шкурки. Кот задумчиво потоптался вокруг блюдца и удалился.

– Зажрался, сволота приблудная, – задумчиво сказал Самуилыч.

Через несколько секунд кот появился снова и невозмутимо начал есть, иногда поглядывая на нас и похрюкивая. Командир гладил кота, приговаривая что-то вроде: ах ты скотина, ах ты гадина. Наглый Замурзай укусил его за палец, отскочил от Захара, полюбовался на него издалека, снова подошёл и аккуратно продолжил ужин. Могучие челюсти лязгали, хрустели кости, а кот иногда аж закрывал глаза от удовольствия, не забывая, впрочем, по бойцовской привычке поглядывать вокруг.

Самуилыч погрозил Замурзаю могучим кулаком, на что наглый кот не обратил никакого внимания, а мы начали торжественное мероприятие.

Лещ был потрясающим! Мы обгрызали плавники, жир стекал по нашим подбородкам, а ледовая стихия била в борта теплохода, и в каюте шумели радиопереговоры. Самуилыч наливал самограй (так на Дону называют самогонку), предлагал мне, но я отказывался. Работа есть работа!

Пришло время вахты, мы закончили ужин и поднялись в рубку. От толстенного леща меня клонило в сон. Морской буксир по-прежнему упорно пробивал ледовое поле, а мы плелись в кильватере. Иван Самуилыч что-то мычал себе под нос, а рулевой-моторист держал курс.

– Держи дистанцию! – вдруг заорал командир, – ты что, не видишь, мы щас въ…ся в проводку!

– Так он же сам еле прётся! – отвечал хладнокровный недавний выпускник речного училища.

– Молчать! – крикнул командир. – Если, упаси Бог, въедем ему в корму, кто будет отвечать? Ты, что ли? Я! Звони боцману, пусть поставит впередсмотрящего и на корму кого-нибудь, а я щас наберу второго из каравана, чтобы тоже держался подальше.

Он набрал официальный канал связи и всех предупредил, что видимость неважная, снегопад, нужно быть осторожными. Кроме этого канала, была ещё запасная частота, на которой капитан-механики и капитаны предупреждали друг друга о том, что видят катера самых разных инспекций, пытавшихся поймать тружеников реки и моря на скромной добыче рыбы. Самуилыч объяснял, что мы выходим из зоны сплошного льда и в Керченский пролив придём с облегчением. Морской буксир периодически гудел сиплым басом, давая знать, что мы уже на подходе к морскому проливу, где гуляют волны.

Гравюра иностранного посланника «Азовский флот Петра Великого».

Так мы доплелись до Керчи, встали на рейде. Суда постепенно разгружались, через двое суток они развернулись и пошли в Ростов, а я – на Сочи, но это уже другая история. По пути мы не раз застревали во льдах, «МБ-43» мотался вокруг и обкалывал суда ледовой проводки. Без небольших, но досадных пробоин не обошлось: всё же не река!

Хочу только сказать, что я в очередной раз увидел пахарей моря, неутомимых и умелых, идущих от Камы до Керчи, несущих бессонные вахты, отвечающих иногда судьбой и жизнью за свою трудную работу. Многих из них уже нет в живых. Остальные давно на пенсии. Вечная память ушедшим. Долгой жизни ветеранам. Честь им и хвала!

Уроженцу пыльной Кушки, брату по белому солнцу пустыни Алексею Евтушенко

«Ольгович, являясь полководцем доблестной русской армии, в звании князя, в должности командира дружины…»

(А. Солженицын, «В круге первом»)

От пришедшего со службы отца пахло усталым вечерним потом, сгоревшим авиационным керосином, потёртой кожей коричневой портупеи с полукольцами для полевой сумки, сыроватой поверхностью потускневших латунных пуговиц, натёртых асидолом, кожаной кобурой с дежурным пистолетом «ТТ» и медными патронами в обойме.

Он повесил синий офицерский китель в шкаф, надел полосатую широкоштаннуюпижамуидомашние чувякиизверблюжьей шерсти, и после неторопливого ужина, вспомнив своё обещание, сказал нам с братом:

– Сынки, сегодня мы будем читать вслух.

– Ура! – закричали мы и кинулись собирать игрушки: деревянные мечи, щиты и стрелы; пистолет, отлитый десятилетним Тагиром из свинца и подаренный мне, шестилетке; облупленного коня, помогавшего мне в молчаливых битвах-качаниях с вероятным противником, – и понесли на веранду настольную лампу с абажуром из газеты «Советская Туркмения».

Мама боялась пожара и всегда поливала конус водой, прежде чем надеть его на гибкий каркас из сталистой проволоки. Газета корёжилась, высыхая, и от неё по веранде расплывались черно-серые змеиные тени. На свет и на стол слетались отважные эскадрильи беспорядочных мотыльков, крупноголовой саранчи, прозрачнокрылых кузнечиков, бежали по щелястому полу веранды голенастые пауки, а по углам и за пределами уютного и бесстрашного жилого пространства стоял чёрный вечерний мир с мохнатым небом и громадными звёздами, с ледяным дыханием барханной пустыни, плоских такыров и чудовищных солончаков. С юга над военным городком Джебел нависал необъятный высохший минерал залива Кара-Богаз-Гол, с запада веяли прохладой влажные валы Каспийского моря, из Ирана, огибая хребет Копет-Даг, выли болотные ветры, а пустыня Каракумы продолжала свою вечную работу мёртвыми серыми песками и невероятной, недоступной пониманию, марсианской жарой.

Брат, кряхтя и спотыкаясь, принёс толстенный «Золотой том» Пушкина в коричневом переплёте с длиннющим предисловием Томашевского. Я уже около двух лет читал взахлёб все подряд, начиная «Боевыми листками агитатора» и заканчивая романом «Пляска смерти» Бернгарда Келлермана, из которого помню только, что одна соседка другую обзывала сукой, и это было одно из непонятных мне слов, о чем я и спросил маму, почему-то не знавшую объяснений. Поэтому в последнее время я предпочитал молча таскать из огромной библиотеки подходящие мне по сюжету и толщине книги, а для справок употреблял словари и энциклопедии.

Тагир положил пахнущий сладкой пылью том на обеденный стол, открыл нужную ему страницу и сказал:

– Пап, что сегодня будем читать? – Он знал ответ, но предвкушал его, как домашняя собака чует любимую команду «гулять!».