Свита падших богов: путь в Тир - Фарит Маратович Ахмеджанов

катился в одну, правда, по довольно извилистой траектории.

— На дом показывает? — спросил Чернозубый.

Долговязый пожал плечами.

— Ну, в общем и целом можно сказать — да, на этот самый дом.

Веревка упорствовал.

— Вы сами можете поверить в историю Казза? Что купец просто взял и одарил первого попавшегося бродягу?

— Ну, мало ли… может, он его околдовал?

— А чего он нас тогда не околдовал сразу?

Чернозубый задумался.

— Ты к чему вообще ведешь?

— Надо ж понять… если мы сейчас заберемся в дом Энимилки и Зума про то узнает — нас же он со света сживет!

Чернозубый крепко задумался, потом повернулся к Пульцию.

— Что скажешь, секретарь? Надо твоего жреца вызывать!

— Не надо никого вызывать, — плачущим голосом сказал Пульций. — Надо просто узнать… слуги же там, еще кто-то… можно же узнать, как этот купец с мальчишкой столкнулся, что один другому сказал. Может, мальчишка его обманул! И еще…

— Чего?

Пульций замахал на него руками.

— Подожди, я тут подумал… вот у нас арцет, так? Он на него указывал, потом перестал. Сейчас снова. А почему так?

— И почему?

— Кто-то ему помогает, вот почему! Кто-то могущественный…

— А надо нам ссориться с этим, могущественным? — подал голос Долговязый.

— А тут все просто, — заторопился Пульций. — То, что мы за ним гонимся, он понял давно. Если бы имел силу, достаточную для того, чтобы нам противостоять — давно бы ее применил! Но ее нет. И мальчишка убегает. А сил хватает на то, чтобы арцет сломать или купца какого охмурить…

— Это еще хуже, — сказал Веревка. — Если он охмурил сына Азимилки и живет в его доме, и находится под его защитой… я не подписывался враждовать с Зумой. Кто-то этого хочет?

Веревка обвел глазами компанию, все отводили глаза.

— Чего-то ты разговорился, Веревка, — тихо сказал Чернозубый.

Тот вздрогнул.

— Чернозубый, ты меня знаешь! Я без какого-то…

— Я тебя знаю Веревка, вот и удивляюсь, — так же тихо продолжал Чернозубый. — Ты решил сам решать — куда идем, зачем идем?

— Ты что? Я ничего такого…

— А раз ничего такого — можешь заткнуться, понял? Я тут решаю. Решу — пойдем хоть против Энимилки, хоть против кого угодно. Или ты не согласен?

Веревка отступил, глаза его бегали.

— Чернозубый, тебе решать. Как ты решишь, так и будет! Но…

— Давай без «но», — еще тише сказал главарь. — Мне не нравится это вот твое «но».

Веревка, знающий нрав Чернозубого, молча сел. Чернозубый, наоборот, поднялся. Глаза его горели.

— Пока ничего делать не будем. Рушка, Долговязый, идите к дому и дежурьте около него. Если малец куда пойдет — один за ним, второй ко мне, сюда, сразу же. Ждем вечера, там решим, что и как. Ты, секретарь…

Пульций встал, руки его тряслись, глаза смотрели с испугом.

— Сейчас напишешь письмо своему жрецу. Вместе напишем, вдруг ты забудешь чего. Потом с Кудрой пойдешь к своим, побеседуй там с ними, выясни, что случилось. Заодно узнай, едет ли кто в Дамаск, если что — заплати. Отправим весточку. Мы пока здесь останемся. Веревка?!

Тот вскочил.

— Сходи к хозяину, пусть еще пива принесет.

* * *

Храм Юпитера — бывший храм Юпитера — представлял собой мешанину обугленных камней, из которых торчали две наполовину уцелевшие колонны. Пульций осторожно обошел его — судя по всему, пламя яростнее всего пылало в центральной его части.

Неподалеку от входа несколько человек сложили из камней какое-то подобие алтаря. На нем лежала связка хвороста, обильно политая маслом. Один из них пытался высечь огонь, ударяя железной полосой о камень. Искры сыпались обильно, но хворост даже не думал воспламеняться.

Двое других пытались петь гимн, но выходило у них плохо. То один, то другой выбивались из лада и непременно спотыкались на имени Юпитера или его атрибутах, а то и начинали петь совершенно разный текст.

Рядом с ними молчаливым полукругом стояло человек десять.

Пульций подошел к ним, немного послушал, потом тихо спросил, что тут происходит. Ему повезло — он наткнулся на очень словоохотливого человека, как выяснилось, грека, местного кожевенных дел мастера. Тот подробно описал Пульцию, как во время дневной службы вдруг из жертвенника прямо вверх ударило пламя, от которого «занялись даже камни», раздался гул, а алтарь буквально разлетелся вдребезги, поранив многих, а жреца просто лишив головы. После этого стены зашатались, и люди едва успели выскочить, как все здание рухнуло, а сверху еще и прилетело несколько молний. От них начался пожар, причем пожар странный — несмотря на то, что в самом храме было немало амфор с маслом, они почти не пострадали, их до сих пор извлекают наружу, многие даже не побились. Нет, горели камни, колонны, кирпичи, из которых он был сложен.

Пульций спросил, что они делают сейчас. Его собеседник сказал, что они пытаются восстановить жертвоприношения, спросить у богов, чем жители Инеры их прогневали, что им сделать, чтобы вернуть к себе их расположение. Они готовы принести богатые жертвы, он сам не пожалеет быка, но вот только боги никак не внимают их мольбам. С тех пор, как закончился пожар, они пытаются воззвать к богам, и так пробуют, и эдак, но ничего не получается.

Дело осложняется тем, что в Инере три храма, и из них два принадлежат другим богам, Астарте и Мелькарту, и у них-то как раз все в полном порядке. В них, рассказал Арнидам — так звали кожевника — все шло как надо, и очень многие стали ходить туда и взывать к чужим богам. Правда, напирают на то, что в храме Мелькарта они тем не менее взывают к Геркулесу, а в храме Астартык Венере, но про себя, а не вслух — тамошние настоятели следят за этим очень строго. Хотя, по словам Арнидама в храм Мелькарта сейчас тоже какой-то раздрай, но ему далеко до того хаоса, который боги ниспослали на них.

Под конец Пульций поинтересовался, сообщали ли они в ближайшую коллегию, на что Арнидам сказал, что несколько дней они в надежде, что все вернется на круги своя само собой, ничего никому не сообщали, но сейчас посылают в Дамаск гонца с подробным описанием произошедшего. Эта новость Пульция порадовала. Он прошел к этому гонцу, представился, сказав, что является секретарем члена коллегии Аполлинора, гарантирует его внимание и помощь, и передал для него письмо.

* * *

До вечера из дома никто не выходил, кроме одного старого раба. Он отлучался ненадолго, видимо на базар, так как возвратился с парой битком набитых корзин. Еще приходила прачка, но скорее поговорить,