Когда мы встретимся снова - Лесли Пирс

Сюзанна не могла противостоять этому. Она не обладала ни физической силой, ни острым язычком, так необходимыми здесь, для того чтобы отбрить кого-то. Поэтому она стала вести себя так, как часто поступала в прошлом, то есть старалась быть как можно незаметнее, ни во что не вмешиваться.

Но сейчас, лежа на койке в своей камере и глядя в книгу, прочитать которую она не могла, Сюзанна вдруг ощутила, как в ней поднимается злость на саму себя. Она всегда позволяла людям переступать через нее, и если бы она не вела себя так, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Она мысленно перенеслась в тот день, когда ее мать вернулась домой из больницы, — воспоминания были такими отчетливыми, словно это случилось вчера, а не двадцать восемь лет назад.

* * *

Было самое начало декабря, и Сюзанна побежала к входной двери, заслышав шум мотора отцовской машины на подъездной дорожке. Как ей хотелось, чтобы погода была получше и чтобы матери было приятно! Резкий северный ветер кружил в воздухе последние опавшие листья. Если не считать кустов падуба у ворот, ветви которого были усеяны ягодами, все остальное выглядело тусклым и безжизненным, как свинцово-серое небо.

Схватив инвалидную коляску, только что купленную отцом, она выскочила наружу, горя нетерпением продемонстрировать матери все изменения и новшества, сделанные в доме. Кабинет отца рядом со столовой отныне превратился в новую спальню матери, а старую уборную внизу переделали в ванную. Сюзанна работала, как проклятая, чтобы подготовить все к приезду матери. Именно она перетаскала наверх связки книг, прибрала дом после строителей, покрасила, отмыла и расставила мебель.

— Так здорово, что ты снова вернулась домой, мамочка, — воскликнула она, открыв дверь со стороны пассажира, где сидела мать. — Ты станешь как новенькая, стоит тебе очутиться дома.

Она опустила боковину инвалидного кресла и пододвинула его к самому сиденью в машине, так, как показывала ей сиделка. Ее мать очень похудела, зато могла пользоваться левой рукой, так что пересадить ее в кресло-каталку оказалось не так уж и сложно.

— Моя славная девочка, — отозвалась мать. К тому времени она уже могла немного разговаривать, вот только слова звучали нечетко, как будто она была пьяна, поэтому она предпочитала открывать рот лишь в случае крайней необходимости. Она подняла левую руку и потрепала Сюзанну по щеке. — Как хорошо быть дома.

— Ей нельзя волноваться, — предупреждающе заметил отец, когда Сюзанна вкатила коляску внутрь, а он вошел следом с чемоданом матери в руках. — Умерь свой пыл, Сюзи, и не спеши показывать все в самый первый день. Ей нужно отдохнуть и прийти в себя.

Было так приятно наблюдать, как просветлело лицо матери при виде переоборудованного кабинета, как ее здоровая рука протянулась и дотронулась до красивого стеганого одеяла на кровати и дорогих маленьких безделушек, которые Сюзанна принесла сверху. В камине жарко пылал огонь, две настольные лампы разгоняли тусклый полумрак, навеваемый погодой на улице, и, когда Сюзанна внесла поднос с чайными приборами из тонкого, просвечивающего фарфора и тарелочку с воздушным печеньем, которое она испекла сама, по щеке матери скользнула слеза умиления.

Сюзанна вздохнула, вспоминая этот день. Она была так уверена в том, что ее мать поправится, как только окажется дома! Она чувствовала к ней неизъяснимую нежность, а себя ощущала такой важной и значительной. Сюзанна наивно представляла себе, как они беседуют долгими зимними вечерами, сидя в уютных креслах у огня, как выполняют вместе мелкие, необременительные обязанности по дому, как к ним на огонек заглядывают соседи, как от стен эхом отражается веселый смех и как она возит мать в гости на кресле-каталке, если погода будет хорошей.

Но все обернулось совсем не так. Сначала к ним действительно пришли в гости несколько человек, но они больше не появлялись, увидев, как трудно матери разговаривать. Выздоровление все не наступало. Речь ее не улучшилась, она так и не смогла больше ходить, шло время, и мать все сильнее раздражалась из-за своего бессилия и беспомощности, становилась все более обидчивой, нетерпимой и требовательной.

Она приобрела раздражающую привычку стучать своим обручальным кольцом по спицам инвалидного кресла, когда хотела привлечь внимание Сюзанны. Обычно это был какой-то пустяковый повод, вроде паутины в углу, невымытого стакана, пятна на оконном стекле, но мать хотела, чтобы Сюзанна немедленно привела все в порядок. Часто чайник на плите выкипал до дна, когда она отлучалась на зов матери, отчего объем работы только увеличивался.

Сюзанна испытывала чувство вины, оттого что мать раздражает ее, и изо всех сил старалась предвидеть все, что могло бы вызвать ее неудовольствие. Поэтому ее не покидало состояние изнеможения и беспредельного напряжения, выхода из которого не было.

Недели, месяцы и годы превратились в бесконечную круговерть однообразной и тяжелой работы — стирка, глажка, уборка, приготовление еды и ухаживание за обоими родителями. Отец никогда и ни в чем не помогал ей, считая, что раз он платит ей содержание, то это автоматически снимает с него всякую ответственность. Он даже не сдержал своего обещания давать ей выходные по субботам. Очень часто он делал вид, что ему необходимо поехать в контору, чтобы заняться срочной работой, тогда как на самом деле отправлялся поохотиться или поиграть в гольф.

Дважды в неделю приходила сиделка, чтобы искупать мать, и еще один раз в неделю к ним заглядывал физиотерапевт, чтобы проделать с матерью упражнения. Но все остальное ложилось на плечи Сюзанны: разбудить и одеть мать утром, бессчетное число раз отвести в туалет в течение дня, приготовить для нее специальную еду, дать ей лекарство и помочь выполнить упражнения, рекомендованные физиотерапевтом.

Если Сюзанне случалось отлучиться больше чем на полчаса по своим делам, мать не только стучала по спицам инвалидного кресла, но и принималась звонить в маленький колокольчик. Ей нравилось сидеть в своем кресле в кухне, гостиной или в любом другом месте, где работала дочь. Сюзанна испытывала почти физическую боль, наблюдая, как мать пытается задавать вопросы, но ее вечные придирки доводили девушку чуть не до слез, потому что мать, сознавая, что больше не в состоянии сделать что-то для себя сама, была твердо уверена в том, что Сюзанна должна все делать так, как, по ее мнению, сделала бы она.

Если бы только она могла время от времени прокатиться на велосипеде, поваляться на кровати с книгой или хотя бы просто посидеть в саду на солнышке, может, тогда она не чувствовала бы себя такой замученной. Но этой возможности у нее больше не было. Сюзанна ненавидела себя за то, что ее возмущают тяжелая работа и ответственность, которую она взвалила на себя, за то, что у нее нет друзей и подруг, за то, что она целыми днями напролет мечтает о работе в конторе, о том, чтобы вечером сходить на танцы или в кино.

У нее редко оставалось время даже для того, чтобы прочесть газету или журнал, а если ей удавалось выкроить для этого минутку, то тогда ее жизнь представлялась ей еще горше. Англия оказалась во власти «Детей цветов», и Сюзанне казалось, что буквально все молодые люди в стране только и делают, что ходят на рок-концерты, сборища хиппи и прочие разгульные вечеринки, занимаются любовью в общественных местах, тогда как самое смелое, на что она отважилась, чтобы ощутить себя хиппи, было купить блузку из марли в Стрэтфорде и подпевать песенке «Экспресс из Марракеша», звучащей по радио.