Узор на снегу - Патриция Хорст

Лилиан было четырнадцать лет, когда она определила стандарты, по которым собиралась строить свое будущее. Мать умерла поздней осенью, простудившись на съемочной площадке, где снималась в очередном крохотном эпизоде. На следующий день после похорон Лилиан вернулась в тесную квартирку над вонючей забегаловкой, в которой жила сколько себя помнила, и обозрела жалкие остатки жизни Шанталь: разбросанные повсюду листки с отпечатанными текстами ролей, дребезжащее, запыленное пианино, дешевые тряпки, которым мать пыталась придать респектабельный вид, отправляясь на пробы, дешевые косметика и духи — приманки, на которые, как она надеялась, клюнет настоящая любовь.

Лилиан прижимала к груди ворох старых платьев так, как мать никогда не прижимала ее, и оплакивала жизнь, которая закончилась там же, где и началась всего тридцать лет назад. В трущобах.

Вот тогда она и решила, что не позволит судьбе так посмеяться над собой. Любым способом она выкарабкается из этой грязи. Ототрет запах нищеты, впитавшийся в ее поры, и станет личностью. Своими собственными силами. Не теряя самоуважения. И Лилиан так преуспела в этом, что никому и в голову не приходило спросить, откуда она родом.

И из всех правил, которые она выработала для себя в тот день, самым священным было то, что ее тело сможет познать только мужчина, которому она отдаст свое сердце — все, без остатка, и на всю жизнь. Однако правда заключалась в том, что, встретив Тимоти Эванса, она испытала сильное искушение нарушить его.

Голос за плечом Лилиан прервал ее размышления.

— Там есть и горячий шоколад, но вы кажетесь немного грустной, и я подумал, что это может поднять ваше настроение.

— Ах, — удивилась Лилиан, увидев Виктора с дымящейся чашкой пунша в руке, — это вы?

— Верно. И прежде чем вы прикажете мне убираться, пожалуйста, выслушайте меня. Мое поведение прошлым вечером было непростительным, и мне очень жаль, что у вас и Стеф остался неприятный осадок. Конечно, слишком смело ожидать, что вы поверите моему обещанию больше не переступать черту, поэтому, если вы скажете, чтобы я держался подальше, я пойму. Но я хочу, чтобы вы знали: если вам понадобится дружеское плечо, всегда можете на меня рассчитывать.

Она и представить себе не могла, что обрадуется, увидев его снова, не говоря уж о возможности примирения, но очевидное раскаяние Виктора тронуло ее. С того момента, как приехала сюда, Лилиан только и делала, что безуспешно пыталась реабилитировать себя в глазах Тимоти, и ей слишком хорошо было знакомо ощущение, когда искренние извинения швыряют тебе обратно в лицо. Она к такой тактике прибегать не станет.

— В таком случае, — натянуто улыбнулась Лилиан, — будем считать, что прошлый вечер забыт.

— Спасибо. — Он кивнул в ту сторону, где Рили с гитарой в руках занял место у разгоревшегося костра, а двое из обслуживающего персонала раздавали листы бумаги с отпечатанным текстом. — Не хотите ли сесть? Похоже, представление начинается.

Рили запевал, а остальные подхватывали одну за другой светлые рождественские песни, и Лилиан чувствовала, что ее прежняя тоска постепенно отступает. Но все мгновенно изменилось, едва он затянул красивую балладу о любящих мужчине и женщине, оказавшихся в несравненной красоты месте в самое волшебное время года. Лилиан внезапно захлестнула острая печаль. Так много лет она встречала Рождество в одиночестве… Как получилось, что в этот раз все сложилось иначе? И почему у нее такое чувство, будто она была в шаге от того, чтобы обрести нечто подлинное?

Яростно заморгав, она отвернулась в сторону, чтобы никто не видел ее страданий. Но один свидетель все же нашелся. Прислонившись к одной из опор палатки, Тим внимательно наблюдал за ней.

Завороженная его пристальным взглядом, Лилиан замерла. Ее горло пересохло, а стоявший вокруг шум словно кто-то выключил, и эту странную тишину нарушало только громкое, неистовое биение ее сердца. Тоска исчезла, уничтоженная жарким пламенем, не сравнимым с тем, какое могли бы дать все костры в мире.

Она отчаянно пыталась проглотить комок в горле и не могла. Как не могла и оторвать взгляда от Тима. Вместо этого она всматривалась в его черты, освещенные красными бликами, изучая загадочную глубину глаз, твердую линию подбородка, любимые очертания чувственного рта.

Любимые? Она невольно задохнулась, издав сухой, кашляющий звук. Опять это слово всплыло в сознании, когда она того не ожидала.

— Что такое, Лилиан? — спросил Виктор, осторожно прикасаясь к ее руке. — Вы поперхнулись пуншем?

Она отрешенно покачала головой. Сверкающий взгляд Тима переметнулся с лица Лилиан на участливую руку, лежавшую на ее запястье, и его губы угрожающе сжались. Оторвавшись от соснового столба, он повернулся на пятках и исчез в палатке.

На обратном пути сани Рили ехали впереди и остановились перед главным корпусом немного раньше, чем появились те, которыми правил Тим. Сославшись на усталость, Лилиан отказалась от приглашения Виктора перекусить в буфете. Она хотела побыть одна. Или, точнее, не хотела быть с ним. Но о том, чего она на самом деле хотела, лучше было не думать.

Вдали зазвенели колокольчики, и через секунду из темноты выскочили лайки и помчались к зданию. Как трусиха, каковой она, несомненно, и являлась, Лилиан поспешила уйти. Она не могла встретиться с Тимом, пока не восстановит контроль над разгулявшимися чувствами, а это, судя по ее теперешнему состоянию, вряд ли случится сегодня вечером.

Но избежать его физического присутствия вовсе не означало выбросить Тимоти Эванса и из своих мыслей. Как бы быстро она ни ретировалась в свой номер и как бы глубоко ни забилась под пуховое одеяло, воспоминания о его словах, взглядах, безмолвных признаниях преследовали ее. Когда у нее успел накопиться этот огромный ворох воспоминаний?

В вечер приезда она сравнила его с мотыльком, привлеченным ее пламенем. А он возразил, что, по некоторым приметам, и ее неудержимо влечет к нему.

Что, если бы она ответила: «Да. Мы незнакомы, но в вас я увидела то, чего не могла найти в других мужчинах, что-то созвучное моей душе. Не просите объяснений, потому что их нет: одна сторона монеты не знает, что изображено на другой, но тем не менее они неразрывно связаны».

Может быть, Тим внимательно посмотрел бы на нее, как он умеет, и рассмеялся ей в лицо? А может, ее смелость побудила бы его отбросить привычную сдержанность и заглянуть в свое сердце?

Только вчера, когда Тим попросил помочь ему со Стефани, ей показалось, что он был в шаге от этого. «Сделайте так, чтобы она выглядела особенной», — сказал он, но не эти слова заставили ее трепетать, а взгляд, который говорил: как вы.

А может, она видит только то, что хочет увидеть? Что, если женщины теряют всякую проницательность, встретив своего мужчину, единственного мужчину?

Эти тревожные мысли не давали ей покоя. Только около часу ночи их нарушил приход Стефани, которая тихо позвала собак. Некоторое время спустя на веранде раздались тяжелые мужские шаги, а затем звук осторожно закрываемой двери. Но Лилиан все продолжала лежать с широко открытыми глазами, словно был полдень и в лицо ей светило солнце. Глупое сердце неслось вскачь при мысли, что от Тима ее отделяет лишь стена.