Грани безумия. Том 1 - Ирина Успенская

– Лоренцо тебе все равно не переплюнуть, – то ли утешил, то ли съехидничал Ларци. – Он стал грандмастером в двадцать пять.

– И вы сами говорили, что это был поступок идиотто, – парировал Лучано. – И что у мастера Лоренцо просто не было выбора, иначе он бы не стал так торопиться. Нет уж, мне гораздо спокойнее и приятнее, когда это я опасаюсь пить шамьет из ваших рук, а не наоборот.

Ларци усмехнулся то ли насмешливо, то ли одобрительно.

По традициям гильдии, грандмастера не торопились поднимать своих учеников до звания старшего мастера, потому что с этого момента тех отделяла от вершины всего одна ступень – жизнь их наставника. Которую следовало отобрать собственноручно и со всем уважением. Не поощрялась грязная, болезненная или порочащая смерть, будущий грандмастер даже в этом должен был выказать благодарность за долгие годы покровительства и учебы. Хорошим тоном считалось подождать несколько лет, пока учитель не одряхлеет телом или разумом. Ведь позволить ему сохранить достоинство – это тоже услуга!

Но все-таки с того момента, когда ученик переставал быть учеником и становился претендентом на место своего наставника, что-то невозвратимо менялось даже в самых теплых и искренних отношениях. Ложась спать, грандмастер не был уверен, что сможет проснуться, поэтому старший мастер обычно покидал его дом… Лучано давно знал, что если он до этого доживет, то же самое ждет и их с Ларци, но думать об этом ему не хотелось. Еще одна прекрасная причина остаться в Дорвенанте! Грандмастера, как и старшие мастера, покидают гильдию только мертвыми.

– Наглец, – проворчал Ларци. – Что ж, думаю, гильдия будет только рада избавиться от меня на пару недель. Не могу же я пренебречь любезностью аж целого короля и не посмотреть, как тебе здесь живется.

Он усмехнулся, а у Лучано снова потянуло внутри тревогой. Не помилование, всего лишь отсрочка. И что делать, если мастеру не понравится увиденное? Альсу нельзя ссориться с Шипами… Пожалуй, эти две недели будут очень похожи на бег по незнакомым крышам в темноте. Но он ведь и не рассчитывал на спокойную жизнь?

Огонек шел под седлом ровно, словно красуясь размеренным и размашистым шагом, унаследованным от отца-арлезийца. Природная арлезийская иноходь ему, к сожалению, не досталась, и Аластор в свое время не стал переучивать жеребца, а теперь уже поздновато. Четверо гвардейцев – самый небольшой постоянный эскорт, на который он согласился, почтительно держались в нескольких шагах позади, а впереди то и дело мелькали двое людей из особого ведомства лорда-канцлера. С их наличием Аластор тоже смирился, хотя временами накатывало мальчишеское желание сорваться в галоп, затеряться в лабиринте дорвеннских улочек и хоть на несколько мгновений почувствовать себя свободным.

Полнейшая глупость, разумеется, которой король просто не имеет права дать волю.

Радовало только то, что дорогие подданные наконец-то привыкли к его прихоти выезжать из дворца верхом и с крошечной свитой, так что никто не таращился, не падал на колени, встретившись с ним взглядом, не орал про силу и славу Дорве… Кланялись, конечно, как без этого, но не со страхом, а с искренним почтением.

На выезде с дворцовой площади какой-то провинциал в потертом немодном камзоле, но с гордо сверкающей дворянской цепью вовсе не понял, кого видит, и остановился на самой дороге, не собираясь уступить ее всадникам. Но тут же подлетел один из людей Аранвена и оттеснил невежу, одновременно уронив пару слов. Сорвав шляпу, тот низко поклонился, а затем проводил маленькую процессию восторженным взглядом – как же, самого короля увидел! Раньше Аластора это забавляло, потом стало утомлять и раздражать, а теперь он все чаще ловил себя на мысли, что ему все равно. Людей не переделаешь, они всегда будут в первую очередь видеть его титул, а уж потом – его самого. К счастью, такой избирательной слепотой страдают не все в его окружении, тем дороже каждый из них.

«Нужно обязательно поговорить с Аранвеном о визите этого… грандмастера, – пришла мысль. – Мало ли что он говорит о своих намерениях. Если в дом заползла ядовитая змея, которую нельзя ни убить, ни выгнать, следует хотя бы присматривать за ней. Бедняга Лу, он, кажется, перепугался, когда мы встретились. А этот итлиец выглядит таким безобидным и благообразным, что это само по себе наводит на подозрения! Встретил бы я его где-нибудь в городе, ни за что не поверил бы, что это опытный убийца. Впрочем, я ведь и в Лучано ничего такого не заподозрил… Надевать маски господа Шипы умеют!»

Он вспомнил, как безмятежно смотрел на него мастер Фарелли, как почтительно разговаривал, как убедительно выглядел в своем желании повидаться с приемным сыном… Очень опасная гадина! И лучше бы Лу держаться от него подальше, но… похоже, неродных отцов тоже иногда не выбирают.

«Аранвен должен знать, что с этим делать, – решил наконец Аластор. – И как мой канцлер, и как глава тайной службы королевства. Обязательно зайду к нему перед ужином с Беа…»

Он вспомнил, что собирается завершить этот день самым приятным образом, и мечтательно улыбнулся. Огонек, словно почувствовав, что хмурое настроение всадника исчезло, фыркнул и чуть потянул повод, как будто предлагая: «А давай побыстрее?»

– Не сейчас, хороший мой, – со вздохом сказал Аластор. – По городу не очень-то разгонишься. На охоту выбраться, что ли?

Конь снова фыркнул, явно одобряя. Застоялся, нужно сказать конюхам, чтобы разминали его почаще. В поместье Аластор столько ездил верхом, что Искра никогда не оставалась без прогулок, а теперь… Он с привычной уже грустной нежностью вспомнил о любимой кобыле и свернул к лотку с яблоками, который ушлый торговец поставил у самой мостовой, нарушая приказ об уличной торговле. Бдительный охранник оказался там раньше Аластора, заглянул торговцу в лицо, провел над лотком рукой – целый набор артефактных перстней блеснул на жарком летнем солнце.

Аластор только молча вздохнул – раньше он бы сам придирчиво перещупал налитые краснобокие плоды, выбрав самые спелые и сочные, а теперь их сначала надо проверить на яд и проклятье, будто кто-то мог заранее угадать, что король остановится именно у этого лотка.

«Зная, что ты любишь красные яблоки? – услышал он в мыслях голос Лучано. – И какой дорогой обычно ездишь из дворца к своим родителям? Дай подумать… О, конечно, это было бы очень сложно! Я уже говорил, что ломаного флорина не взял бы за твое убийство, м?»

«Захотят – все равно убьют, – упрямо возразил он другу тоже в мыслях. – Вон, Малкольм, как мне сказали, никогда не покидал дворец без нескольких дюжин охраны, всю еду для него постоянно проверяли – и что, помогло? Заговорщики самого Баргота подергали за хвост, чтобы надежно погубить короля со всеми наследниками. А я не собираюсь всю жизнь провести под замком!»

Он показал человеку канцлера два пальца, и тот понятливо кивнул. Выбрал пару яблок и, приблизившись, подал с поклоном. Огонек тут же потянулся мордой, зная, что одно точно причитается ему. Взял с ладони мягкими бархатистыми губами, захрупал… Аластор запустил руку в поясной кошелек, нащупал монетку и бросил ее торговцу. Тот ловко поймал медный флорин на лету и принялся кланяться, прижимая кулак с монеткой к сердцу.