Влюбленный без памяти - Ксюша Левина

улице, его плечи были уже, а волосы длиннее. Его лицо было чуть тронуто загаром и будто тоньше и моложе.

Этот Марк – взрослый мужик. Тот был – подросшим щенком, уже не мальчишкой, но еще не вот таким, как сейчас.

Я подхожу и сажусь рядом, и когда он поворачивает ко мне голову, у меня перехватывает дыхание, вытаскиваю из ушей наушники и выключаю плеер. Он улыбается, как будто влюблён и заинтригован и жаждет победить, но лицо при этом неправильно брутальное. С щетиной, с морщинками у глаз. Он неправильный, и я нервно сглатываю, опасаясь захлебнуться слюной.

– Ты меня сейчас взглядом просто сожрала, – замечает он, а потом встаёт с лавки и садится напротив меня на корточки. – Привет, – его тихое приветствие неправильно.

– Ты влюблён? – спрашиваю я, и он широко распахивает глаза, начинает смеяться, потому что не понимает, как прост для меня этот вопрос. Я для него – едва знакомая девчонка. – Сколько тебе лет? – продолжаю прощупывать почву.

– О чём ты? – смех становится настороженным. – Ты, кстати, откуда пришла? Где живёшь?

– Ты в курсе, что многое забыл? – игнорирую его, зная, что играю с огнём.

– Я знаю, что ты моя жена, – серьёзно говорит он, и моё сердце обдаёт жаром. Он знает. – И я знаю, что забыл тебя, и потому меня не тащат домой. И я знаю, что у нас не всё в норме. Ты хочешь рассказать мне об этом?

– Нет, – я качаю головой, понимая, что Марк злится.

Ему не нравится, что я нарушила правила его игры. Мне жаль. Но мне тоже страшно. Я подаюсь вперёд и понимаю, что зарылась пальцами в его волосы, и они совсем мне… незнакомы. Я хочу мягких, длинных чёрных прядей. Эти короткие и колючие. Ему и самому будто даже некомфортно, потому что он морщится, когда их ерошит. Я глажу его по голове, смотрю в его глаза, и он волнуется, а у меня всё внутри дрожит. Марк снова волнуется от того, что я касаюсь, что я рядом, что у меня ярко накрашены губы, а сквозь блузку можно угадать цвет и текстуру белья.

– Ты крутая… Всегда такой была?

– Понятия не имею… Надеюсь на это.

– Я бы очень хотел… тебя, – хрипло говорит он, и я осекаюсь. Да, вероятно, он может мне такое сказать, но у меня в голове слишком много всего намешано. Я будто рядом с незнакомцем, которого знаю наперёд, я будто из будущего. – Это нормально? Стой, стой, – раньше, чем я успеваю сказать что-то, говорит Марк. – Стой, – и оттягивает мою нижнюю губу большим пальцем. Трогать мои губы – старая привычка. Говорить “Стой, стой” – что-то из тридцать плюс. В тот период, когда секс стал тише, потому что оказалось, что он может будить не соседей, на который плевать, а людей, которых нам же и укладывать. – Мне интересно.

– Что?

– Что мне можно делать?

– То есть?

И он вместо ответа тянет меня ближе к себе, схватив за бёдра, подаётся вперёд и за секунду до того, как я представляю его губы на своих, замирает где-то у моей шеи.

– Ну, скажем так… насколько у нас всё “не очень”?

– Сильно “не очень”, – хриплю я. Его дыхание гуляет по сгибу шеи, а от моего неловкого движения ногой падает на землю сумка, и ее содержимое вываливается.

Марк отвлекается, берёт древний плеер, и уголок его губ дёргается в усмешке. Я не успеваю возразить, его пальцы распутывают в два счёта наушники, и один достаётся мне. По нажатию кнопки у нашей сцены появляется саундтрек. “Город 312” просит обернуться, потому что иначе не встать и на холодных ветрах не согреться, и от проигрыша я уже начинаю дрожать, а руки Марка чутко танцуют по коже, чтобы согреть.

– Когда я в последний раз был с тобой? – этот шёпот достигает меня сквозь ощущения.

Сквозь густое желе из мурашек от пальцев на коже, сквозь вибрирующую в ухе музыку, сквозь лёгкий, как перышко, летний ветерок. Меня зомбирует второй куплет, и я ловлю себя на том, что глаза закрыты, а голова откинута назад. Мои пальцы танцуют на шее Марка, и я понимаю, что делаю привычные движения вверх-вниз, которые он всегда любил. Еле уловимые, кончиками ногтей. И он не может пойти против себя, пусть он не помнит, что я его прекрасно знаю – эти движения его сейчас убивают. Для него я незнакомка, которая читает мысли. А нет ничего более интригующего, чем это. Он мурчит, и я отчётливо слышу один короткий тихий стон.

– Ответь, – он требователен, как всегда. Берёт меня крепко в тиски, стискивает голову широкими ладонями.

А она представила, как вниз летит с моста

Как над ней склонились скорой помощи врачи

И решила непременно будет жить до ста

У нее на это больше тысячи причин…

– Давно, – мне стыдно, что я отвечаю на этот вопрос.

Я не хочу об этом. Я не хочу сейчас, когда всё так прекрасно говорить, как всё будет плохо, когда он вспомнит. Я боюсь, что он вырвет из моего уха наушник вместе с “Городом 312” и его девочкой, которая хотела счастья, а я терпеть эту песню не могу за наивность, но всё равно она сделала внутри теплоту. Я хочу, чтобы он сейчас ничего не спрашивал.

– Почему? Я плох? Не верю. Мы не подходим друг другу? Ты меня не хочешь? Ты мне изменила?

– Почему сразу я? – Он перебирает мои косы, будто кошку гладит, я нежусь и поворачиваю голову навстречу его тёплым пальцам. Его колени касаются моих. Это как раньше.

– Я бы… не смог, я думаю.

– Думаешь?

– Не говори, что я это сделал. Я прыгну с крыши. – Он не смеётся, приближается к самым губам, но отстраняется. Это всегда бесит, и он давно меня не бесил тем, что откровенно дразнил.

– Нет, никто не изменял.

– Аллилуйя! – наше словечко из времён, когда у “Братьев Грим” вышел альбом “Крылья Титана”. Это был две тысячи десятый, Соня хорошо засыпала в машине, и мы катались иногда по городу