Число власти - Андрей Воронин

— Ничего такого я не чувствую, — возразил Глеб. — Вы извините, Федор Филиппович, но эти ваши рассуждения кажутся мне притянутыми за уши. Я просто не могу воспринимать такие вещи всерьез...

— Какие именно?

— Да вот, к примеру, докторов наук, которые ищут божественные послания. Это же чепуха какая-то!

— Почему же непременно чепуха? Ты в Бога веришь? Да или нет?

Слепой замялся.

— Да как вам сказать...

— А ты уже все сказал, — перебил Потапчук. — В детстве тебя убедили, что Бога нет, ты этому поверил и продолжаешь по инерции верить в это до сих пор, хотя ни на каких конкретных доказательствах твоя вера не основана. В то же время ты уже успел пожить, набраться опыта, накопить кое-какие наблюдения и, прямо скажем, основательно нагрешить, и тебя начинает мало-помалу одолевать беспокойство: а вдруг он все-таки есть? Тем более что подавляющее большинство населения земного шара в нею верит или, по крайней мере, делает вид, что верит, — просто так, на всякий случай. В девятнадцатом веке материалистическая наука категорически отрицала существование Бога. Сейчас она просто уклоняется от дискуссий по этому вопросу, безбожие нынче не в моде, но суть от этого не меняется. Ей, материалистической науке, противна сама мысль о том, что на свете есть нечто, чего она не может описать и приспособить для каких-нибудь нужд человечества. Господа Бога в бомбу не зарядишь, в бак автомобиля не зальешь, а главное, свысока на него не глянешь — не допрыгнуть, росточка не хватает. А трон царя природы уступать, согласись, жалко. На троне тепло, уютно, все можно, и очень неприятно думать о том, что вот придет кто-то большой, сильный — хозяин, возьмет тебя за шиворот и без лишних церемоний препроводит на причитающееся тебе место, где-то между гориллой и дельфином...

— Хорошо, — сказал Глеб. — Допустим. Ну а биржа тут при чем?

— А может, биржа — это просто частное проявление какого-то другого, более масштабного процесса? Или первая попытка, своего рода тренировка перед... Ну, я не знаю, перед чем именно. Тот, кто прочтет божественное послание, надо полагать, автоматически станет наместником Бога на земле. Новая метла чисто метет. Может быть, они уже начинают понемногу наводить порядок?

Глеб помолчал, задумчиво разглядывая тлеющий кончик сигареты.

— Федор Филиппович, — сказал он, — а вы сами-то в это верите?

Потапчук усмехнулся.

— Честно говоря, не очень. Это просто версия, имеющая такое же право на существование, как и любая другая. Я всего лишь хотел заставить тебя отказаться от предвзятости, на которую мы с тобой в сложившейся ситуации не имеем права. А что, страшновато?

— Ну, не то чтобы страшновато... Просто немного неуютно. А вдруг вы кусаться начнете?

Потапчук фыркнул.

— Нахал, — сказал он. — Да, я вижу, напугать тебя не так-то просто. Но твоя позиция уязвима, Глеб, по той простой причине, что, отвергая предложенную Казаковым версию, ты не выдвигаешь своей. Ведь тебе нечего предложить взамен, правда?

— Это в том случае, если Казаков не солгал, — сказал Слепой.

— В чем же, по твоему мнению, он мог тебе солгать?

— Например, в том, что управлять биржей нельзя, если не умеешь заглядывать в будущее.

— Управлять биржей можно, — сказал Потапчук, — примерно так же, как катящимся с горы валуном. Если вовремя расчистить для него дорогу, камень можно направить куда хочешь, и никакой мистики тут не потребуется. Но заставить его катиться в гору... Ну, сам понимаешь. Иначе говоря, имея знания и соответствующие финансовые возможности, можно организовать экономическую ситуацию в регионе, стране и даже во всем мире таким образом, чтобы она повлияла на результаты биржевых торгов в желаемом направлении. Для этого можно воспользоваться также и военной силой, как, например, поступили американцы в Ираке. Вот они сейчас, наверное, удивляются!.. Все спланировали, все рассчитали, провернули операцию в лучшем виде — никто даже и не пикнул, — а вместо желаемого результата получили кучу дерьма на лопате... Словом, в какой-то степени влиять на биржевые торги можно. Но по собственной прихоти изменять их результаты так, чтобы они противоречили экономической ситуации и даже здравому смыслу, действительно невозможно. Я консультировался со специалистами, Глеб. Это так, и от этого никуда не денешься. Мы столкнулись с чем-то необъяснимым, и слава богу, что это произошло не слишком поздно.

Слепой печально усмехнулся.

— Откуда вы знаете, что это произошло не слишком поздно?

— Я на это надеюсь, — сказал генерал. — Очень надеюсь.

Глеб потушил сигарету в пепельнице и подлил себе кофе. Кофе остыл, и Сиверов стал пить его мелкими глотками, с удовольствием чувствуя, как хинная горечь разъедает полупрозрачную пленку мистического страха. Он солгал генералу: Федору Филипповичу удалось-таки его напугать, и притом основательно. Сознавать, что на свете существуют проблемы, неразрешимые при помощи обычных человеческих методов, начиная с примитивных пуль и кончая последними достижениями современной науки, было очень неприятно. Чтобы рассеять тягостное впечатление, Глеб представил себе, как он, весь обвешавшись осиновыми кольями и зарядив “глок” серебряными пулями, охотится на вурдалаков или, размахивая тяжелым двуручным крестом, разгоняет банду привидений, заполонившую какой-нибудь туристический центр. Он надеялся что картинка получится смешная, но вышло почему-то наоборот. “Еще разгончик, и R — ракета”, — вспомнил он рассказанный Казаковым анекдот и через силу улыбнулся: кажется, из него, Глеба Сиверова, тоже готовы были вот-вот посыпаться шестеренки. А из генерала Потапчука они, похоже, уже сыплются...

— Что ж, — сказал он, — придется отпустить бороду и временно уверовать в магию чисел.

— Борода вовсе не обязательна, — утешил его Потапчук. — А по поводу магии чисел ты можешь проконсультироваться с профессором Арнаутским. Он возглавляет кафедру прикладной математики на мехмате МГУ и в свое время довольно активно и плодотворно сотрудничал с КГБ. Кличка — Интеграл, но ты своей осведомленностью особенно не козыряй. Арнаутский — дядька щепетильный, вспыльчивый и, в общем-то, порядочный. Просто время тогда было такое: не хочешь, чтобы стучали на тебя — стучи сам...

— Хорошее время, — съязвил Глеб.

— Какое было, такое было, — отрезал генерал. — Можно подумать, нынешнее лучше.

Глеб подумал, но так и не нашелся, что возразить: в свете последних событий спорить с генералом было трудно.

По случаю жары и выходного дня в кафе было малолюдно, лишь за столиком у окна, в непосредственной близости от кондиционера, который с негромким шелестом гнал в помещение ледяной воздух, расположилась шумная компания молодых людей, самому старшему из которых было чуть меньше сорока, а самому младшему — чуть больше двадцати. Оттуда доносились хриплые, развязные возгласы и еще более развязный смех. Бармен, перетиравший за стойкой бокалы, упорно сохранял каменное выражение лица, которое сменялось услужливой улыбкой всякий раз, когда кто-то из заседавшей у окна компании смотрел в его сторону. Редкие посетители, заглянув в кафе и увидев компанию, сразу же убирались прочь, но это волновало бармена меньше всего: те, что сидели у окна, всегда платили по-королевски, хотя, строго говоря, могли бы не платить вообще.