Я взял Берлин и освободил Европу - Артем Драбкин

Где-то еще в утренних сумерках из-за Одера проиграли «катюши». Мы, 9-й танковый корпус, действовали в очень тесном как никогда взаимодействии с пехотой Третьей ударной армии генерала Кузнецова. Наша 23-я танковая бригада была придана 29-му стрелковому корпусу, а батальон в зависимости от задачи взаимодействовал непосредственно со 150, 171 или 207-й дивизиями. Продвижение было непростым. Это не Польша, где по 40–50 километров в день шли. Нет! Дай бог, 10–12 километров. Оборонялись они хорошо – очень много каналов, препятствий, все заминировано. Но нас очень много. Нас просто очень много. Такого огня, количества выпущенных снарядов я не видел. Мы фактически шли за постоянным огневым валом. И конечно, был порыв, желание как можно скорее закончить с этой проклятой войной.

Был такой случай. Перед нами роща на высотке. Как ни ткнемся в нее, так несем потери. Увидели, что чуть праве нас к роще ведет лощина. Если в нее спуститься, то из рощи наши танки не простреливаются. Но нужно до этой лощины проскочить по открытой местности метров триста. Решили с командиром батальона, что он первым на своем танке проскакивает в эту лощину. Разогнался по просеке и помчался. Дорога под уклон, скорость километров под 60, дымит, пылит. Благополучно влетает в эту лощину. Моя задача всех поочередно туда выпустить. Танк за танком, перебросили батальон в лощину, а от ее выхода до рощи всего метров сто. Мы развернулись и ворвались в нее. Задачу выполнили. Лес был хорошо подготовлен к обороне. Возле дорог были вырыты окопы, лежали фаустпатроны. Были сделаны специальные доски по ширине просеки с закрепленными на них минами и фугасами, которые пехотинцы должны были вытягивать на веревке перед танками.

Вошли в рощу, не торопясь ее заняли. Пошел я в кусты. Только сел, как рванет недалеко, потом еще раз!!! Я скорее на дорогу! Ребята увидели столько «фаустов» и давай их расстреливать по деревьям. Кто ж знал, что я там сидел!

Чем ближе к Берлину, тем больше чувствуется, что подходим к столице. 20-го числа вышли в зону дачных поселков – красивые рощи, коттеджи. Умели, собаки, и отдыхать, и строиться… За каждый метр приходилось сражаться…

Хорошее, прекрасное утро. До Берлина 20 километров! Салют! По логову фашистского зверя – огонь! И по одному выстрелу пальнули. Такое настроение. Где-то рядом немецкий аэродром, оттуда взлетает самолет, он еще не успел набрать высоту, пролетает над нами, и его сбили.

Подходит командир танка, на котором я езжу: «Товарищ старший лейтенант, я смотрю, у вас нет трофеев». – «На черт они мне? Я как-то раз уже собрал посылку – туфли, материал, все, как положено. А потом мама присылает письмо: «Костя, не присылай, пожалуйста, посылок. По адресам, куда приходят посылки, потом наведываются». – «И все же, товарищ старший лейтенант, давайте мы вам что-нибудь подыщем». Проходит минут 15–20, мчится один из членов экипажа: «Все! Нашел, товарищ старший лейтенант, пойдемте». Пошли. Приводит меня в подвал коттеджа. Через подвал натянута веревка, а на ней висят пять шуб. Папе, маме, мне, сестре и девушке (она не стала женой, но у меня была девушка, с которой я переписывался, она тогда училась в школе. Мне запомнились эти треугольнички. Помню, в Белоруссии я был офицером связи бригады. Мотаюсь, то меня тут обстреляют, то там. Вдруг встречается почта: «Товарищ старший лейтенант, вам есть письмо». Пишет: «Вот сегодня всем классом мы поехали на Волгу, загорали, хорошо провели время. Пели песни». Знаешь, как приятно такое читать?! Есть места, где тихо, светит солнышко…). Ребята сверху притащили чемодан, в него запихнули все пять штук: «Ну, все, товарищ старший лейтенант, у вас есть с чем приехать домой». На танке три бачка по 90 литров. Один бочок долой. Чемодан обернули брезентом, стянули ремешками, сделали по форме бачка – и к борту.

Через некоторое время команда: «Вперед!» Заняли какое-то село. Приказ: «Командир батальона, начальнику штаба – на площадь!» Мы только заняли, только ворвались в это село, какой дурак нас на площадь зовет?! Я понимаю, куда-то к танку, в окопы, в подвал, а то на площадь! Ладно, приказ есть приказ – он не обсуждается. Пошел. Грязь непролазная. У сапога оторвалась подошва. Я взял веревку, примотал, чтобы они не хлюпали, конечно ноги мокрые. Навстречу комендант штаба бригады Бобров. Он дружил с Симочкой, которая к тому времени уже уехала домой рожать. Он посмотрел: «Что у вас такое?» – «Да вот. У меня нога маленькая, 38-й размер, а тут сороковой…» – «Постойте здесь. Один момент». Куда-то сбегал, принес немецкие сапоги с подковкой. Эти сапоги я потом лет семь носил. Собрались на площади. Оказывается, это Морозов приказал собрать всех офицеров батальона. И как нас накроет! Я стоял недалеко от танка. Как только разорвался снаряд, я прыгнул за танк головой и ногами вперед, а попа отстала немножко… и в нее осколоки! Четыре раза подбивали в танке, контузия, шоки были… а здесь ранило, а Боброва убило… Ребята меня сразу в танк, штаны вниз, сразу полотенце со спиртом – и в подвал. Всех раненых погрузили на танк и в медсанвзвод, что стоял в двух километрах в рощице. Рану открыли, обработали, в машину и в корпусной медсанбат. Там уже кровати… Ножичком порезали, все почистили. В кузов машины сено, брезент, погрузили и за Одер в госпиталь. Таких, как я, целый коридор. Оттуда нас берут на операцию. Местный наркоз… Женщина-хирург с шутками по поводу места моего ранения вытащила осколки. Перевели в палату – комнату жилого дома в полуподвале. На следующий день встаю на ноги, я же футболист, танцовщик – если не ходить, срастется не так. На костыли. На третий день вопль сестер: «Ты боишься, что мышцы на заднице не так срастутся, а у тебя все течет, весь хирургический материал на тебя перевели». Говорю ребятам: «Нам нужно устанавливать с нашим хирургическим отделением твердые, хорошие отношения. Давайте сделаем благодарственный ужин». В окно видны только ноги. Прошел солдат, мы его окликнули: «Слушай, солдат, тебе часы нужны?» – «Да». – «Канистра спирта! Полчаса тебе времени. Через полчаса другого пригласим».

– Проходит полчаса – приносит. «Пробуй!» Попробовал, нормально, не ослеп. «Кто пойдет к начальнику отделения?» – «Ты затеял, ты и иди».

– Я прихожу на перевязку: «Есть предложение вместе поужинать. Приглашаем все ваше отделение. Три хирурга, четверо сестер. И нас семь человек». – «Хорошо». Я в столовую, к нашему шеф-повару прикостылял: «Нам нужен ужин. Мы пригласим медперсонал. Нас будет около двух десятков. Хватит тебе 5 литров спирта?» – «Вполне». Вечером на ужин всем составом… Оставшийся спирт смешали с соками, сделали легкий женский напиток – и вкусно, и скромно, не перепились… Паника случилась, когда дежурный по госпиталю появился, но мы его тоже угостили. Устроили танцы – взяли расчески, бумагу… музыкальное сопровождение. Все очень хорошо прошло, все были довольны. Во всяком случае, на следующий день я прихожу, девчонки говорят: чтобы не тратить на тебя много бинтов, сделаем тебе гипсовую повязку. Вопрос перевязок стал очень простым. Сразу снизился расход перевязочных материалов.

Ребята воюют, приезжают оттуда, навещают. Знаю, что войска подходят к городу. Настает 25-е число – пятый день после ранения. Я уже хожу по улице. Смотрю, машина нашей рембазы. Фельдшер и командир ремонтной роты сдружились (после войны они поженились), а тут ее ранило, и водитель привез ей гостинцев: сгущенки, шоколад. Я говорю водителю: «Без меня не уезжать. Я сейчас». Поднимаюсь наверх в палату: «Ребята, я уезжаю в бригаду, хочет кто поехать?» Желающих не нашлось. Нам сказали, до июля месяца мы будем гарантированно лежать. Чего нарываться? Хватить уже – все уже навоевались. Я в кабину… Часа через три, я с костылем уже был на северной окраине Берлина. … Начальник штаба бригады увидел: «Ты что?! Весь в бинтах!» – «Все нормально». – «Иди в медсанвзвод, будешь пока находиться там». – «Есть!» Здесь как раз бронетранспортер с саперами. Я туда… А тут танки навстречу. На первом командир батальона майор Ярцев: «О! Костя!» Я на танк… На остановке ребята говорят: «Товарищ старший лейтенант, жив ваш чемодан!» И пошла война по улицам – танки поддерживают пехоту, простреливая улицу. Пехота продвигается, занимает перекресток. Танки подтягиваются – пушка влево, пушка вправо. Держат перекресток, и если надо, отражают контратаку. Карт никаких нет. Заплутать можно запросто. Наступление продолжалось и днем и ночью. И ночью мы один раз действительно плутаем – ориентироваться тяжело. Все горит. Вдруг появился Морозов и начинает орать на майора Ярцева, моего командира батальона. Увидел меня: «Шипов, принимай командование батальоном! Разбирайся здесь! Все, я поехал!» – Он уезжает. Я поворачиваюсь к комбату: «Чего на меня смотришь?! Ты что, не видел, когда он бывает пьяным? Если он хочет назначить меня командиром, пусть он пишет приказ, объявляет приказ при личном составе. А этих пьяных вспышек я наслушался вот так! Так что ты командуй и плюнь на это!»