Школа хороших матерей - Джессамин Чан

— Вероятно, это ошибка.

— Нет-нет. Ошибка невозможна. У нас не бывает ошибок.

Миз Гибсон дает Фриде полотняный мешок, говорит, что на ярлычке она должна написать свое имя и положить внутрь свою одежду. После ланча мешок нужно оставить в холле спального корпуса. Все матери будут спать в «Кемп-хаусе». Все, начиная с завтрашнего дня, будут носить форму.

«Значит, начинается», — думает Фрида. Она — плохая мать среди других плохих матерей. Она пренебрегала своим ребенком, оставила его одного. У нее нет ни прошлого, ни иной личности.

Она входит в «Пирс-холл», идет по устланному ковром коридору в фойе с золоченой люстрой и огромным стеклянным круглым столом, на котором когда-то, вероятно, стояла ваза с цветами. Она видит помещения, которые когда-то были кабинетами: служба помощи выпускникам, финансовая помощь, получение образования за рубежом, кабинет казначея, подача документов.

Выйдя в фойе, она чувствует камеры, прежде чем видит их, ощущает слабое покалывание, словно кто-то провел пальцами по ее шее сзади. Камеры установлены на потолке. Она знает, что камеры будут в каждом коридоре, в каждой комнате, на каждом здании.

Она находит точку у стены, считает головы и старается не задерживать взгляд на лицах. Она нервно мнет шарфик, не знает, что ей делать с руками, не помнит, когда в последний раз была среди незнакомых людей без телефона.

Она составляет в уме список матерей по возрасту и расовой принадлежности, как, вероятно, это делает и штат, как это всегда делает она сама, когда она единственная китаянка. Гаст посмеивался над ней за то, что она считала, сколько азиатов видела за неделю, когда они только переехали в Филли.

Матери настороженно разглядывают друг друга. Кто-то сидит на ступеньках, ведущих в прежний кабинет проректора. Некоторые крепко держат в руках сумочки, другие стоят, сложив руки на груди, третьи перебирают волосы, четвертые ходят кругами. У Фриды такое чувство, будто она снова оказалась в средней школе. Она оглядывает лица в надежде увидеть азиатское, но никого не находит. Несколько латиноамериканок устроились у одной стены фойе, несколько чернокожих матерей — у другой. Три европейки средних лет в дорогих шерстяных пальто собрались в дальнем углу рядом с охранниками.

На эту тройку посматривают злобными взглядами. Фрида жалеет, что надела джинсы в обтяжку и сапожки по щиколотку, шерстяную лыжную шапочку и куртку, отороченную мехом, хипстерские очки. Все в ней выдает буржуазность.

Когда миз Гибсон заканчивает проверку, женщины в розовых халатах выводят их из «Пирса» через боковой выход. Они идут по вымощенному плиткой двору. Проходят мимо часовни с колокольней, двух- и трехэтажных учебных корпусов из серого камня. Повсюду растут деревья, видны акры холмистых лугов, огороженных теперь высоким забором с колючей проволокой наверху.

Все деревья имеют ярлычки с их английским и латинским названиями. Фрида на ходу читает. Американская липа. Крупноплодный дуб. Японский клен. Прекрасная катальпа. Гималайская сосна. Тюльпанное дерево. Канадская тсуга.

Если бы ее родители могли это увидеть. Если бы Гаст мог. Если бы она могла рассказать Уиллу. Но она никогда не сможет рассказать никому. Матери подписали соглашение о неразглашении. Им не позволяется говорить о школе, когда они покинут ее стены. Они не могут ничего говорить о программе обучения во время еженедельных звонков. Если они это сделают, их имена будут вписаны в Базу халатных родителей. Об их халатности станет известно, когда они попытаются снять или купить дом, отправить ребенка в школу, подать заявление на банковскую карту или кредит, устроиться на работу, получить льготы — об этом станет известно, как только они назовут свой номер социального страхования. База предупредит сообщество о том, что в их квартале появился плохой родитель. Их имена и фотографии будут выставлены в интернете. Ее очень плохой день будет преследовать ее. Если она что-то скажет. Если ее исключат. Если она уйдет сама.

Вчера вечером Уилл все время повторял, что Гарриет еще слишком мала и ничего не запомнит, да, этот год будет ужасен, но придет время — и он уйдет в историю. Как будто Фрида уезжала на войну. Или ее похитили. Он говорит, что Фриде следует считать дни до воссоединения с Гарриет, а не сожалеть о потерянном времени.

«Она останется твоей деткой, — сказал Уилл. — Она тебя не забудет. Гаст и Сюзанна не допустят этого».

Они подходят к ротонде, в которой прежде размещался театр колледжа. Матери ворчат. Они замерзли и проголодались, они устали, им нужно в туалет. Охранники запускают их в уборную группами по пять человек.

Фрида находит место в задней части зала. В центре сцены подиум. За ним — огромный экран. Она слышит чей-то разговор — женщины говорят о том, что им, вероятно, придется носить ножной браслет. Другая считает, что их будут называть по номеру, а не по имени. Миз Гибсон, казалось, слишком уж веселилась, регистрируя прибывших матерей.

Фриде уже час как хочется писать, но она терпит. Она кладет ногу на ногу и начинает постукивать подошвой по полу под воздействием невидимого метронома воспоминаний о Гарриет, мыслей о снисходительном тоне судьи, Сюзанне с Гарриет, о кровяном давлении у ее родителей, о преследующем ее мысленном образе Сюзанны с Гарриет.

Мать из автобуса узнает Фриду и садится в двух сиденьях от нее. Слезы смыли тушь с ее ресниц, и она теперь выглядит гораздо моложе. Фрида пожимает женщине руку.

— Извините, нужно было поздороваться раньше.

— Все в порядке. Здесь не лагерь.

Женщину зовут Эйприл. Они болтают о чертовском холоде на улице, о том, как глупо они чувствуют себя из-за отсутствия телефонов.

Разговор переходит на детей, с которыми они разлучены. Эйприл живет в Менейанке.

— Меня прихватили за то, что я отшлепала ребенка в магазине. Какая-то старуха отследила меня до машины и записала ее номер.

Фрида кивает. Она не знает, что сказать. Тут могут быть подслушивающие устройства. Она не знает никого, кто бы шлепал детей, ей хочется верить, что отшлепать — хуже, чем оставить без присмотра, что она другая, лучше. Но судья сказала, что Фрида нанесла травму Гарриет. Мозг Гарриет, возможно, будет теперь развиваться по-другому из-за проведенных в одиночестве двух с чем-то часов.

В зал входит миз Гибсон и поднимается на сцену. Она постукивает по микрофону.

— Проверка, — говорит она в микрофон. — Проверка.

Этим утром они знакомятся с миз Найт, исполнительным директором программы, высокой блондинкой в бежевой юбке, у нее неестественно сильный для ноября загар. Миз Найт снимает куртку, демонстрирует свою фигуру, состоящую из одних костей и хрящей. У нее длинные и пышные волосы, как у стареющей трофейной жены.

Матери нервничают.