Тестостерон РЕКС. Мифы и правда о гендерном сознании - Корделия Файн

Моего старшего сына всегда притягивала опасность. Шести месяцев от роду он перекатился через всю гостиную, чтобы поближе изучить дрель, которую его отец (простительно думавший, что пять метров – безопасная дистанция между инструментом и младенцем, который еще даже не умеет ползать) положил на пол. Уже начав ходить, в гостях он за пять минут обнаружил ящик с кухонными ножами, которые маленький хозяин дома Гарри не мог найти за два года своей жизни, и начал жонглировать содержимым. Дошкольником, когда бы я ни брала его в игровые центры – эти яркие памятники детской безопасности, – мой сын привычно находил способ подвергнуть себя опасности. В 10 лет я оставила его счастливо увлеченным обычно безопасной деятельностью – замешиванием теста, но вернувшись спустя пять минут обнаружила, что он готовится бросить в эту смесь ревущий фен. Как он спокойно объяснил, он забыл растопить масло, прежде чем добавить его в миску, и пытался исправить ошибку.

Признаюсь, порой я гадала, за что мне выпала такая участь – воспитывать ребенка, столь наплевательски относящегося к риску, и окажется ли это в итоге благословением или проклятием. В оптимистичные дни я воображала, как он пожинает невероятные плоды: скажем, после десятилетий опасных экспериментов изобретает машину времени. Но в мрачные моменты я предвижу гораздо более безрадостную судьбу с финалом в покойницкой. Хотя поборники взглядов Тестостерона Рекса, разумеется, не разделяют мою озабоченность первенцем и его будущим, они, как мы видели во введении, заинтересованы в идее риска как неотъемлемо мужской черте. Они сочли бы каждую из смертельных ошибок моего сына успешным проявлением эволюционного отбора: ничтожное утешение, скажу я вам, когда вы подстригаете опаленную челку своего ребенка и надеетесь, что гости на барбекю не будут задавать слишком много вопросов. Недавно в Rady Business Journal экономисты Моше Хоффман и Эрец Йоели привели знакомую цепочку рассуждений:

Десятки? Сотни? Конечно – если вы паук или предводитель древней монгольской империи. В то время как аргументы Хоффмана и Йоели в основном относятся к части “борьбы” дарвиновской теории полового отбора (внутриполовой отбор), другие исследователи полагают, что риск добавляет мужчинам привлекательности – это “очаровательная” часть дарвиновской теории (или, иными словами, межполовой отбор). Психологи Майкл Бейкер-младший и Джон Мейнер объясняют:

Но для женщин таких выгод риска не существует. Все потому (авторы стараются быть как можно более тактичными), что “мужчины склонны желать женщин, обладающих качествами, сигнализирующими о высокой репродуктивной способности (например, молодость), а не качествами, свидетельствующими о рискованном поведении”3. Иными словами, пока волосы блестят, кожа гладкая, а соотношение объема бедер к талии приятно для глаз, то низкая самооценка, апатия, некомпетентность и глупость – сущие пустяки, которыми, с мужской точки зрения, легко можно пренебречь.

После ссылки на старинную версию полового отбора для утверждения эволюционного императива мужского рискованного поведения следующий очевидный шаг – заявить, что риск вносит основной вклад в устойчивое половое неравенство, помогая объяснить, почему слава, удача и руководящие посты непропорционально присваиваются мужчинами. Хоффман и Йоели, например, пишут:

Ссылка на состязательные профессии указывает на связанное с этим объяснение профессионального неравноправия, которое в моде в экономическом сообществе: конкуренция. Конкуренция также включает риск, так как исход неясен, а возможные выгоды должны быть взвешены против затрат участия и поражения5. Поэтому:

Это оставляет загадки, которые требуется разрешить: например, значительный интерес молодых британских женщин к конкуренции за места на весьма состязательных медицинских и стоматологических факультетах, где к тому же в последнее время женщин немного больше, чем мужчин7. Но даже оставив в стороне эти вопросы, подробный разбор этого популярного представления о готовности к риску как неотъемлемо мужской черте обнаруживает, что почти каждое допущение, на котором оно основывается, ошибочно.

Хотя элемент неопределенности есть во всем, что мы делаем, этот факт вряд ли сделает посещение супермаркета более увлекательным. Рискованное поведение в повседневном понимании – это деятельность, которая потенциально позволяет нам достичь желаемой цели или блага, но она также может привести к неудаче. В итоге мы можем потерять что-то, что у нас было или было бы точно (сбережения на обучение детей, незапятнанная репутация, стабильный доход от государственных облигаций, левая рука), или, несмотря на затратные усилия, мы можем не достичь чего-то, на что надеялись (свидание, пенсионные накопления, престижное повышение, золотая медаль, самая продаваемая в мире феминистская научно-популярная книга). Давно считалось, что склонность к риску – стабильная личностная черта, то есть конкретный индивид в повседневной жизни будет устойчиво стремиться к риску или избегать его. В самом деле, многие годы психологи использовали методики измерения склонности к риску, которые подсчитывали готовность личности к риску в различных областях (здоровье, инвестиции, карьера), чтобы получить общий балл риска8. Многие экономисты между тем изучают рискованное поведение, предлагая участникам исследований серию тщательно продуманных лотерей, в которых люди выбирают между, скажем, верными 5 долларами или шансом в 80 % получить 10 долларов. Очевидно, предполагается, что таким образом экономисты могут вычислить профиль склонности к риску9.

Давнее мнение, будто всех людей можно аккуратненько расположить на едином континууме от “самых рисковых” до “избегающих риска”, хорошо соответствует ожиданию, что “вкус к состязанию и риску – это возникший в процессе эволюции аспект мужской психологии и результат полового отбора”10. Мужчины исходя из этого взгляда в основном скопились на стороне рисковых, а женщины – на стороне осторожных.