Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

5. Зажили ль в нынешние времена люди хоть чуть-чуть по-человечески? Если нет, то что действительно нужно сделать для того, чтобы люди хоть чуть-чуть зажили по-человечески? Мы что, действительно хуже всех, как утверждают русофобы?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из жизни какого-нибудь креативного сукина сына, осыпанного премиями и наградами, как дезертир вшами. Как тот был комсомольцем, коммунистом, кагэбэшником, а стал тем, кем он стал.

Гдов вспомнил, как году эдак примерно в 1977-м служил за ничтожную зарплату в Художественном фонде РСФСР, чтобы не записали в тунеядцы. И вместе с коллегой Романом Владиславовичем Горичем, неофитом православия, пассивным ненавистником советского государственного и общественного строя, оказался поздним вечером в городе Рязани, где друзья, с большим трудом устроившись в гостиницу, пошли в ресторан, чтобы чего-нибудь перекусить.

Ресторан был практически пуст, если не считать присутствия за угловым столиком молодого человека их тогдашних лет. Этот столик имел кабацкие черты недавнего скромного одинокого пиршества: недопитые бутылки, хрящи, рыбьи кости в пепельнице, окурки в объедках селедочки и остатках салата. А молодой человек в лаковых полуботинках и хорошем черном костюме с галстуком дремал, уткнувшись лбом в крепко сжатые кулаки, покоившиеся на некогда белой скатерти.

Гдов и Горич немного посидели, но к ним никто из обслуживающего персонала не подошел, и они тогда сами направились на кухню.

На кухне ссорились две рязанские тетки в белых халатах.

— Ресторан закрыт, — успела сказать вошедшим одна из них.

— Ах ты, лягушка! — обозвала ее другая тетка, очевидно, продолжая прежнюю тему ссоры.

Тетки сцепились, визжа и царапясь, отчего Горич и Гдов сделали правильный вывод, что ужина им сегодня не видать.

Они и вышли в унынии. Ночных продовольственных магазинов тогда еще не было. Социализм — это вам не капитализм, товарищи!

— А ну-ка, поросята, идите сюда обои, — остановил их строгий голос. Это проснувшийся молодой человек манил их к себе сильным пальцем крутой руки. Они и подошли.

— Кто такие, почему не знаю? — чуть-чуть играя, осведомился у них этот якобы протрезвевший проснувшийся.

— С Художественного фонда командировочные по линии агитации и пропаганды. Обои, — ответил Гдов.

— С Москвы обои, — уточнил Горич.

— Что ж, вам повезло. Ведь я, хлопцы, заведующий именно отделом агитации и пропаганды одного из районов нашей краснознаменной области. Добро пожаловать! — широким жестом пригласил москвичей за стол их новый знакомый, чуть было не упав при этом со стула.

Шли годы. Когда наступили новые времена пришествия капитализма на многострадальную русскую почву, Горич и Гдов частенько вспоминали эту нелепую встречу, последовавшую за ней пьянку с ночным коммунякой и помирившимися общепитовскими тетками, одна из которых спела для веселья песню из репертуара Аллы Пугачевой, а другая сплясала на столе танец «Цыганочка с выходом».

И всё гадали Гдов и Горич, чем нынче занимается их тогдашний собутыльник? Кто он сейчас? В какой области добился новых успехов? Что у него, интересно, теперь вместо агитации и пропаганды? Газ, нефть, металл, медицина, страховки или просто, как обычно, власть?

Эх ты, жизнь, эх ты, жизнь проклятая! Увы, бедняга Горич умер в прошлом году, и его, коренного москвича, похоронили у черта на куличках на каком-то загородном кладбище, о существовании которого Гдов до этих похорон и понятия не имел. Удивительно, но непосредственно перед смертью Роман Владиславович, всю жизнь пребывавший в нищете, немного разбогател, приторговывая антиквариатом и авангардной живописью. Вставил фарфоровые зубы, сделал евроремонт в своей перманентно запущенной квартире, завел породистую собачонку такую лохматенькую…

— Да уж, сюжет, как говорится, товарищи, — только и сказал Гдов, ибо так разволновался, что в этот день уже не мог больше работать и.

ВОПРОСЫ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ УГЛУБЛЕННОГО ВОСПРИЯТИЯ ГЛАВЫ XXXVII

1. Любите ли вы? Любите, еще раз спрашиваю, слова «креативный», «креатив», являющиеся основной визитной карточкой нашей эпохи? Правильно ли вы их понимаете? Означают ли они что-нибудь вообще или являются типичным собачьим сленгом новой эпохи? Какие еще сленговые слова подобного толка вы знаете?

2. Что было в СССР с теми, кого записали в тунеядцы?

3. Были ли в СССР ночные продовольственные магазины? Где в СССР можно было купить ночью еду и выпивку? Возможно ли это технически — сплясать на провинциальном ресторанном столе цыганочку с выходом?

4. Чем агитация отличается от пропаганды, а социализм от капитализма?

5. И если всерьез, то кем, вы думаете, реально мог стать пьяный коммунистический заведующий в новом российском социуме?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему писательской «новой искренности, деликатности». О том, что лично ему обрыдла всякая это такая условная проза: различного сорта и качества фэнтези, антиутопии и другие гипотетические тексты сослагательного наклонения, повествующие о том, что могло бы быть в России, а не о том, что происходит у нас на самом деле и в наши дни — для кого счастливые, а для кого и окаянные. Боятся, что ли, креативные писатели нашей суровой действительности? А может, отдельных ее властных представителей, которые нынче крепко взяли за хобот телевидение и журналистику, но пока что, слава Богу, не лезут в собственно художественную литературу. Многие как бы апокалиптические авторы пугают, как бы подмигивая и пришепетывая: я, господа, ужас и макабр описываю, я крутой интеллектуал, я матом ругаюсь, но вы же понимаете, товарищи, что все это — понарошку и к действительности мой бунт отношения мало имеет, мы ж с вами люди просвещенные, цивилизованные, политкорректные, одной крови, да?

Се есть элита. Элита, да?

С другого боку — попса, менты, ворьё, офисный планктон, одуревшие от денег насельники Рублевки, низкосортные дураки и дурочки. Иртыш, впадающий в Иппокрену. Чернуха, впадающая в гламур. Гламур, впадающий в чернуху.

— Я хочу читать книги, написанные о людях и для людей, — бормотал Гдов, — я хочу знать ответ на вопрос, некогда заданный Василием Макаровичем Шукшиным, «что с нами происходит?».

Что происходит?

Вот как-то раз Гдов гулял в подмосковной роще понад быстрой речкою Истрой, которая вытекает из Истринского водохранилища и впадает в Москву-реку около села Петрово-Дальнее, где закончил свои дни на государственной даче первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, взятый под домашний арест своим сменщиком Леонидом Ильичем Брежневым, секретарем вскоре уж совсем генеральным. Гулял и думал над словами писателя Кабакова о том, что многие современные россияне вне зависимости от их национальности воспринимают место своего жительства как временную юрту, а окружающее их пространство считают древней степью. «Только этим, — думал Гдов, пробираясь по заросшей тропинке через прибрежные кусты, — можно объяснить тот удивительный факт, что на крутых склонах Истры выросли богатые новорусские виллы, а все эти склоны засыпаны отвратительным помоечным мусором. Или если простые московские мещане приезжают в своих дешевеньких иномарках на здешние полянки пожарить шашлычок, то обязательно оставляют после себя гору битых бутылок, пластиковые пакеты и прочую мерзость».