Королевская кровь-11. Чужие боги - Ирина Владимировна Котова

ответить или помочь, ваше величество, даже при яростном желании это сделать: разве что вы ударитесь в самую жестокую, изнурительную аскезу, чтобы искупить их вмешательство и оплатить ответы. Но, полагаю, вы стране нужны для другого. Боги платят за каждое вмешательство в дела людей, сильное и слабое, и, когда лимит превышается, несут наказание, отстраняются от дел Туры. Сейчас они молчат, потому что не могут оставить мир без своего присмотра. Поэтому нам остается самим решать, как правильно. Самим действовать, моя королева.

Он прошептал короткую молитву Синей, которая с любовью глядела на них сверху. Василина сделала несколько шагов в сторону — туда, где почти у стены, отвернутый от остальных богов, стоял Жрец.

— Вы ведь знаете, что в Медовом храме в Тидуссе начались службы Черному? Мне написала об этом моя сестра Ангелина. Знаете, что по всему миру сейчас молятся в помощь Жрецу? — спросила она, подходя ближе к накрытой темной сеткой статуе.

— Конечно, — кивнул старик, с достоинством шагая рядом.

— Но почему вы не возобновили службы?

— Все храмы издревле подчиняются воле бога, на земле которого расположены, — объяснил Его Священство кротко, но выцветшие глаза его улыбались, и сам он смотрел на королеву почти с обожанием. — Я не имею права отменить решение Воина.

«Но вы имеете», — говорил его ласковый взгляд.

Василина вздохнула — и снова за спиной ее почти вплотную встал Мариан, словно говоря, что защитит ее от чего угодно. И от конца мира, и от ярости первопредка.

— Пусть мой отец не может сейчас вмешиваться в дела земные, — твердо проговорила королева. — Но я могу говорить от его имени и брать на себя последствия его гнева тоже. Вот вам мое слово: я, Василина-Иоанна Рудлог, волей своей и правом крови возвращаю почитания и славословия Жрецу на всей территории Рудлога. И если я тем прогневаю своего первопредка, то пусть спрашивает с меня.

Она зашла за постамент, схватилась за сетку и потянула ее вниз — покров пошел тяжело, неохотно, пока Мариан не рванул его, сразу порвав пополам. Половинки с шелестом упали на песок, открыв строгое молодое лицо Черного, жреческую мантию с капюшоном, во́рона на плече, череп в руке, и Василина, пока не передумала, достала из сумочки последний флакон — с маслом аира — и вылила в чашу у его ног.

— Я не знаю ни одной молитвы тебе, Великий, — сказала она звонким, дрожащим от волнения голосом и поклонилась. — Но признаю тебя равным отцу моему и частью стихийного цикла. Никогда больше в Рудлоге не будет запрещено служение тебе. Прошу, возвращайся скорее. Пусть у тебя хватит сил это сделать. И… пусть моя сестра вернется живой.

Бог молчал, и строгий взгляд его был пуст и мертв. От белого камня тянуло холодом.

— Устами правителя говорит его первопредок, — проговорил служитель тихо. — Я исполню вашу волю, ваше величество.

Он шевельнул руками — и огромная статуя Жреца качнулась, приподнимаясь, поплыла к своим братьям и сестре и в тишине встала на песок рядом с Синей, лицом к трехглавому Триединому, как и все боги.

В храм потянулись первые прихожане, изумленно останавливаясь на входе при виде полного полукруга Великих Стихий. Королевскую чету и Его Священство они не замечали и не слышали, хотя те за разговором проходили рядом, да и охранники, оставленные у ворот, тоже смотрели мимо, как и люди, снующие по Спасскому проспекту.

А вот теплый взгляд первопредка Василина ощущала спиной. И теперь казалось ей, что он одобрительный и даже немного горделивый.

— Как жаль, что силу священства нельзя использовать против врагов, — проговорил Мариан, подняв руку перед гвардейцем, который стоял в двух шагах и не видел их.

— Триединый много дает, но много и требует, — кротко ответил Его Священство. — Наша сила велика, но она исчезает, если использовать ее во зло. И мы, и иномиряне — дети Творца. Убийство оправдано только для защиты, и то после этого служитель должен провести дни в очистительных молитвах и посте. Поэтому пусть каждый занимается своим делом, сын мой. — Мариан молча склонил голову. — И не стыдись своих мыслей: ты солдат, ты мыслишь, как солдат. Вижу, что ты хочешь спросить еще о чем-то. Прошу, говори.

Василина чуть погладила локоть мужа, за который она держалась, — ей тоже было любопытно.

— Я хотел бы понимать, почему иномиряне не трогают наши храмы, — произнес принц-консорт, едва заметно подавшись к ней. — Пленные все как один говорят, что «боги не велели». Но почему не велели — никто не знает, даже их жрецы, которые попадались нам. Командование опасается, что здесь есть какой-то подвох.

— При нападении на свой храм бог имеет право вмешаться, — объяснил служитель охотно. — Полагаю, захватчики берегут своих солдат и не дают нашим богам уничтожить их. А храмы Творца обходят, потому что, как бы ни был он занят делом, нами непостижимым, есть риск привлечь его внимание.

Они подошли к автомобилю: охрана по-прежнему их не видела, и Василина протянула старику руку на прощание.

— Я очень ждал этого решения, ваше величество, — произнес Его Священство, сжав ее ладонь. — В храмах других стран заметили, что, как только стало больше служб Жрецу, нежить начала подниматься куда меньше. Теперь и братьям моим, оставшимся в святилищах на захваченных территориях Рудлога, станет легче. От врагов их защищает сан и храм, но от нежити, когда ее слишком много, даже сила, данная Триединым, может не защитить.

Королева кивнула — она знала, что служители Триединого продолжают нести службу и после перехода городов и селений в руки врагов. Знала, что безропотно помогают иномирянам в зачистке катастрофически расплодившейся нежити, которая не разбирает, кого жрать, лечат своих и чужих. А еще они стали огромной агентской сетью — ведомство Тандаджи получало от них едва ли не больше информации, чем от своих сотрудников.

— Но почему вы не попросили меня ранее, Ваше Священство? — грустно поинтересовалась королева, которая последние несколько дней извелась, решаясь на этот шаг.

— Потому что, — строго сказал старик, глядя ей в глаза, — бывают долги, которые нельзя выплатить по подсказке. Иначе уроки не будут усвоены ни богами, ни людьми.

Он повел ладонью по кругу в благословляющем жесте, и такой вековой мудростью повеяло от него в этот момент, что Василина напомнила себе, что он не просто священник,