Замок четырех ветров - Валерия Вербинина

– Очень красиво, – промямлила я. Но так как Минна восхищалась за двоих, я могла не опасаться, что моя сдержанность будет дурно истолкована.

Тут-то Юрис и напомнил, что он мечтает запечатлеть меня в цвете вместе с Ружкой. Рысь, услышав, что о ней говорят, зашевелила своими ушами с черными кисточками.

– Мне нужно только полминуты, Анастасия Михайловна! Вы ведь сможете сделать так, чтобы она полминуты не двигалась?

Я пообещала, что попробую позаниматься с Ружкой, чтобы приучить ее сидеть смирно, и, воспользовавшись случаем, спросила, не получится ли сделать так, чтобы на фото были видны кувшинки.

– Тогда мне понадобится лодка, – сказал Юрис. – Я хочу снять вас на фоне замка, а Ружка будет у ваших ног. И пруд с кувшинками тоже будет виден, не беспокойтесь.

Мы говорили по-русски, и Минна, не удержавшись, спросила, о чем мы беседуем.

– Сфотографируйте ее, – шепнула я фотографу. – Она ведь только об этом и мечтает… Минна, Юрис хотел бы сделать ваш портрет. В цвете, но он боится, что вы откажете.

В порыве радости Минна обрушила на нас целый поток восклицаний. Она и не предполагала, что Юрис захочет… но она так счастлива! И она даже выбрала для съемки платье, которое больше всего ей идет…

– Какое? – спросила я.

Жена управляющего объявила, что сейчас покажет, и убежала быстрее ветра. Юрис сердито посмотрел на меня.

– Вы немилосердны, Анастасия Михайловна! Зачем вы пообещали, что я буду ее снимать? У нее обыкновенное лицо, черты мелкие, но хуже всего, что от нее за версту разит мещанством. На фото выйдет самодовольная мещанская кукла, пошлость с кудряшками, только и всего…

– Перестаньте, она очень милая, – сказала я, примирительно дотрагиваясь до его руки. – Благодаря ей и ее мужу у нас с отцом есть крыша над головой. Она с самого первого дня хотела, чтобы вы ее сняли. Не надо ее разочаровывать, и обижать тоже не надо.

– Слушаюсь и повинуюсь, – проворчал Юрис, остывая. – Хотя мне жаль, что цветная пластинка, которая стоит как пачка черно-белых, уйдет на эту глупую куклу.

Но тут появилась Минна в великолепном платье цвета шампанского, которое украшал огромный пояс-бант из фиолетового шелка, подчеркивавший ее осиную талию. На голове у жены управляющего красовалась шляпка в тон платью с огромным количеством пестрых перьев и цветов.

– Ну, что скажете? – спросила она, покружившись на месте, и лукаво посмотрела на нас.

– Минна, вы выглядите потрясающе! – вырвалось у меня. – Какая чудесная шляпка… А пояс!

– Очень, очень нарядно, – сказал Юрис. – И где же вы хотите сняться?

Минна оживилась и стала вслух размышлять, где она будет позировать. Размышлениями, впрочем, дело не ограничилось: она долго ходила по террасе, советуясь с фотографом по поводу вида, который попадет в кадр, потом забралась в гамак, затем позвала Теодора, чтобы он принес из столовой старинный стул с высокой спинкой, похожий на трон. Теодор безропотно таскал этот стул туда и сюда по саду, и всякий раз Минну что-то не устраивало. Наконец Юрис посмотрел на солнце и авторитетно объявил, что света уже недостаточно, чтобы правильно оценить перспективы будущей съемки. По-моему, он просто сказал первое, что пришло ему в голову, чтобы избавиться от Минны.

– Я приеду через несколько дней, когда будет подходящая погода, – произнес он. – Подумайте хорошенько и решите, где вы хотите сняться.

– Везде! – со вздохом ответила Минна и первая же разразилась заразительным смехом.

Если у вас создалось впечатление, что при разговоре присутствовали только мы с Юрисом, это моя вина, потому что Гофман, Августин Каэтанович, управляющий и мой отец тоже были с нами и поддерживали беседу. Креслер и телеграфист в основном выдвигали свои соображения, где Минна лучше всего будет смотреться, а мой отец обсуждал со священником технический прогресс.

– А ведь лет через сто, – сказал мой отец, – цветная фотография станет делом настолько обыденным, что ее перестанут замечать, и уж точно никто не станет думать о том, каким трудом давались первые кадры.

Августин Каэтанович улыбнулся.

– И все будут летать на дирижаблях, – заметил он. – Но, несмотря на это, человек не изменится или изменится слишком незначительно.

– Мне кажется, вы не правы, – отозвался мой отец. – Человечество тоже эволюционирует. Например, всего одно-два поколения назад считалось обычным делом ходить смотреть на публичные казни. Теперь же этого нет.

– О-о, не зарекайтесь, – протянул Августин Каэтанович. – Мой опыт, к сожалению, учит меня тому, что человек с трудом поднимается над собой, но быстро скатывается. Я мог бы сказать – до состояния животного, – продолжал он, глядя на Ружку, которая бродила возле нас, – но не хочу обижать животных.

После ужина гости отправились обратно в Шёнберг, а я поднялась к себе в комнату и села за том «Русского вестника». Помещенные там художественные произведения я читала не подряд, а выборочно, кое-что пропуская, а кое-где, наоборот, задерживаясь. На этот раз мне попалась дамская повесть, великосветская героиня которой разрывалась между неким Леоном и неким Фрицем, причем последний мало того что был молодец хоть куда и имел титул барона, но и вдобавок ко всему происходил из Курляндии [9]. Некогда единственным недостатком Леона казалась его бедность, но потом он разбогател и женился-таки на героине, после чего она поняла, что он был вовсе не так хорош, как она думала вначале. Тут-то ей и подвернулся курляндский барон, который был готов ради нее на все, но героиня осталась верна своему недостойному мужу, а Фриц умер холостым и одиноким. Я не люблю, когда положительного героя заставляют мучиться из-за любви к женщине, которая строит из себя недотрогу и страдалицу одновременно, и повесть оставила у меня смешанное впечатление. По меньшей мере одна фраза – «На Кавказе всякий воин» – имела все шансы стать крылатым выражением, если бы ей посчастливилось попасть в более известное произведение, а не сгинуть на журнальных страницах. Что же касается сюжета, то я почти не сомневалась, что в его основе лежали какие-то реальные факты, и мне показалось, что Фриц был назван курляндцем просто так, для красоты слога, а его прототип – если он существовал на самом деле – никакого отношения к Курляндии не имел. Было совершенно очевидно, что авторша ничего не знает об этом крае. Я стала листать том дальше и убедилась, что прочие материалы я либо уже прочитала, либо спустя столько лет они перестали быть интересны. Часы показывали четверть десятого, и я решила отправиться в библиотеку и взять второй том. Ружка дремала в углу кабинета на своей подстилке из старого одеяла, которую Минна для нее устроила, и я постаралась выйти в коридор как можно тише, чтобы не разбудить рысь.

На полпути к библиотеке, в галерее, меня укололо странное чувство. Мне вдруг померещилось, что я здесь не одна и кто-то следит за мной. Это ощущение было настолько неприятным, что я едва поборола желание немедленно вернуться в свои покои и запереться на все имеющиеся там засовы. И тут до моего слуха донесся звук чьих-то шагов – приглушенный, едва различимый, как будто кто-то крался в полумраке.