Расплата - Сергей Волков

Однако осмотреть подземелье мне не удалось – только я протиснулся в узкий лаз, как послышался шум, и из коридора появился Смирнов, волокущий за собой один из ящиков. Я поспешно выбрался наружу, принял тяжеленный ящик и оттащил его в сторону.

– Сейчас, Сергей! Последний ящик – и поплывем назад! – голос Смирнова прозвучал глухо и странно, как с того света. Свет фонарика снова померк, и я остался один.

Черное небо над моей головой светилось мириадами звезд, серебрился снег, холодный ветерок заставлял ежиться – мороз набирал обороты, было, пожалуй, уже градусов восемь, а то и десять! Я присел на ящик, закурил, и стал смотреть на реку. Сквозь тьму еле виднелись красные огоньки нашего «Камаза», с тихим шорохом катились невидимые мне волны.

«Как же все-таки называется эта река?», – опять подумал я, и решил посмотреть, что лежит в ящике, на котором я сижу. Любопытство, как известно, не порок!

Я присел на корточки и приподнял дощатую крышку. Внутри блестели уже знакомые мне свертки, под полиэтиленом была бумага, и рассмотреть ничего не удавалось. Я выбрал один из свертков, похожий по форме на кочан капусты, немного отогнул полиэтилен, бумагу, и в нос мне ударил затхлый, гнилостный запах тлена. Матерь божья, что это?! Я зажег спичку, и в пляшущем ее свете увидел обтянутый сморщенной, сухой и коричневой кожей череп!

В панике швырнув сверток обратно в ящик и вытирая руки о бушлат, я отшатнулся, попятился, запнулся о лежащую в снегу лопату и упал.

Все! Попались! Наколол нас экспедитор! Он раскопал чью-то могилу, и если нас поймают…

Стоп! Так это же… Курган на берегу Тобола, коридор, ведущий в погребальную камеру, мумия арийского жреца… Мать моя женщина!!!

Я вскочил, бросился к ящику, начал лихорадочно разворачивать другие свертки, зажег спичку, еще боясь поверить своей догадке – вот оно! Все сходится! Вот кожаное одеяние с нашитыми золотыми пластинами, вот шлем, а вот и серп на рукояти! Это тот самый, Николенькин курган! А Смирнов…

Из лаза послышался голос:

– Сергей! Принимайте!

Я выпрямился, на деревянных ногах подошел к норе, машинально взялся за край ящика и вытащил его наружу. Следом за ящиком из подземелья появился Смирнов. Он подсвечивал себе фонариком, посмотрел на меня, протянул руку – скрюченные пальцы были перепачканы землей.

– Сергей! Помогите мне, дайте руку!

– Как называется эта река? – каким-то чужим голосом спросил я, возвышаясь над лазом.

– Тобол, а что? Что с вами? Дайте, наконец, руку!

– Как ваша фамилия?

– Смирнов! Что за глупости! Отойдите, я сам вылезу!

– Ваша фамилия не Смирнов! – я пристально смотрел в глаза скрючившемуся в норе человеку: – Ваша фамилия – Судаков!

Он вздрогнул, сузил глаза – и словно сбросил маску! Ящерицей выскользнув из лаза, мимо меня, застывшего, еще до конца не верящего, Смирнов-Судаков отскочил в сторону, и скороговоркой забормотал:

– Ну, допустим! Ну и что! Что это меняет, а? Кому какое дело до фамилий? Тебе какое дело?

– Вы – Судаков! – я разозлился, и двинулся на него, убыстряя шаг: – Вы убили Николая, моего друга! Вы убили Леднева, своего учителя!

– Че ты, че ты, фраерок! – гнусаво заговорил Судаков, пригнувшись, и отступая от меня: – Твое какое дело? Ты-то, ты сам-то кто такой?

– Я?! А ведь мы с вами знакомы! Что же вы молчите, «дядя»?!

Он замер, пораженный, потом вдруг вскинул фонарик, осветил мое лицо и закричал:

– Не-ет! Не может быть! Борода! А-а-а! Падла! Сука! Так не бывает!

– Бывает, – спокойно сказал я, продолжая идти к нему. Он пригнулся и вдруг резко, со всей силы кинул в меня чем-то, сверкающим в полете!

Я инстинктивно закрылся левой рукой и меня сильно ударило в запястье! Нож! Узкий, длинный клинок, наподобие того, которым был убит Леднев, торчал из моей руки! Все! Конец! Он наверняка отравлен, а это значит… Это значит, что дни мои сочтены, и уже завтра к вечеру я умру в страшных мучениях из-за этой падали, из-за этого подонка, который убегает сейчас к реке!

Я выхватил из кобуры наган, вскинул руку и трижды, даже особо не целясь, выстрелил по убегающей фигуре Судакова!

Он словно запнулся, упал, попытался встать, вдруг резко перевернулся на спину, захрипел, дернулся – и затих. Кончено…

В каком-то отупении я опустил наган, посмотрел на торчащий из руки нож, удивился, что мне не очень больно, взялся за черную витую рукоятку, резко дернул, и тут до меня дошло! Я отшвырнул нож в снег, закат рукав – точно! Шикарный «Роллекс», дорогой подарок известного продюсера, принял удар на себя! Стекло и циферблат раскололись, механизм был покорежен и разбит, но задняя крышка лишь слегка погнулась, не пробитая лезвием! Я невредим! Я цел! Я буду жить!

И тут же оглушающе ударила меня другая мысль – я убийца! Я убил человека, пусть и негодяя, застрелил, защищаясь, безо всяких свидетелей, безо всяких смягчающих обстоятельств…

Тяжело опустившись на ящик, я дрожащими руками достал сигарету, прикурил, тупо уставившись в одну точку. Прав был Чехов – ружье из первого акта обязательно кого-нибудь убьет в третьем!

Мороз крепчал. Надо было что-то делать. В конце концов, кто будет искать этого Судакова? Пеклеванному я скажу, что он… Ни хрена! Пеклеванному я расскажу всю правду! Ящики мы перевезем назад, запихаем в курган, туда же положим труп Судакова, а потом зароем все к чертовой матери…

Нет, не пойдет! Нельзя втравливать Пеклеванного в это дело – если что, он пройдет, как соучастник. Рассказать я ему все расскажу, но с трупом разбираться мне и только мне…

Я тяжело поднялся, медленно дошагал до распростертого на прибрежных камнях Судакова, наклонился над ним, взглянул в закатившиеся, белесые глаза – и меня замутило. Отворачиваясь, я все же дотащил труп до лаза, вперед ногами спихнул его вниз, следом швырнул все еще горящий фонарик, подобрал валяющуюся неподалеку лопату и начал, все убыстряя темп, бросать мерзлую землю пополам со снегом в черную дыру подземелья…

Через полчаса, насыпав над Судаковым двухметровый слой земли, я наконец остановился. От меня валил пар, было жарко, хотелось пить. Запорошив все вокруг снегом, я по очереди перетащил ящики с останками древней мумии к лодке, загрузил их, сходил за лопатами и ломом, кинул инструменты на дно суденышка, и отплыл от низкого угрюмого берега. Как бы там ни было, покойся с миром, Петр Судаков!

И конечно, проклятый глаз торжествующе таращил на меня свое буркало меж сотен звезд… Смертный грех, убийство – как же ему не радоваться?

«…И нищий дух его стенал,

влача уныло бремя плоти…»

Данте, из ненаписанного

Налегая на обледеневшие весла, я греб, стараясь взять как можно левее, чтобы течение с середины реки само вынесло меня к «Камазу». На корме возвышались ящики, закрывая от меня курган, в котором упокоился Судаков, вокруг расстилалась абсолютно черная, неживая какая-то вода Тобола. Изредка в волнах мелькали отражения далеких звезд, словно проскакивали серебренные искорки, но мне почему-то казалось, что искорки эти кроваво-красные.