Ушелец - Максим Хорсун

— Даю запрос на разблокировку первого уровня… — вновь голос валькирии.

«Ну, валькирия, не посрами прозвища! — улыбнулся сам себе Раскин. — Интересно, называет ли тебя так кто-нибудь, кроме меня?»

— Подтверждаю! — это уже ответил ей Козловский. Слышалось позвякивание ложечки о края фарфоровой чашечки. Седоусый капитан опять пьет кофе.

Большая часть ферм и мачт разошлась.

— Отключаю внешнее питание, — объявила Скарлетт. — Вывожу плоскости в летное положение.

Крылья, до этого момента сложенные домиком над клиновидным центропланом шаттла, разошлись в стороны.

— Ну вот и все, — вдруг не по-уставному сказала женщина. — Включаю последний круг диагностики.

В баллонах за спиной Раскина была смесь азота и кислорода; ее должно хватить ни много ни мало на час размеренного дыхания, и эти минутки уже бежали. Там же, в ранце, глухо плескался галлон аминокислотного сиропа. Уже не «курица», а «лейцин-изолейцин-лизин» с добавлением аспарагиновой кислоты — новейшее, наиболее эффективное «топливо» для поддержания модифицированного организма в режиме форсированного метаболизма. Еще был комплект сигнальных ракет в сумке на левом бедре, — для обратного пути, чтобы его, ушельца, в ночной пустыне отыскал второй шаттл. Челнок пилотировать будет уже не Скарлетт, а кто-то из асов Козловского. Полковники решили, что этой женщине не стоит играть со смертью дважды.

— Что там у нас внизу? — Голос валькирии был спокоен. — Темно?

— Хронодатчики поют! — весело ответил Козловский. — У микрофона сегодня дежурит капитан «Ретивого», госпожа Родригес! От рассвета до рассвета она крутит в эфире ваши любимые песни. Записывайтесь в очередь! Вот сейчас, например, по заказу полковника Шнайдера звучит Бетховен — Соната № 8 в до-миноре… Хотите послушать?

В динамике захрипело. Раскин втянул голову в плечи, прищурился. Поначалу он решил, что Козловский решил над ними подшутить. Он подумал что-то вроде: «Ну и падла же! Сидит в рубке и пьет кофе. Сюда бы его и вниз головой, чтоб кофе из ноздрей вытек…»; но не успел этот мысленный поток набрать стремительности, как среди шума и треска статики все-таки прорезались фортепьянные ноты.

Четкие, правильные ноты. В меру напыщенности, в меру героизма, в меру лирики. То, что как раз соответствовало ситуации.

Раскину вновь захотелось улыбаться: под такое музыкальное сопровождение нежеланное приключение приобретало романтические оттенки. Он даже пожалел, что в свое время не уделял внимания классической музыке: настолько, оказывается, она может попадать «в десятку».

Вдруг звуков не стало. Музыка погибла внезапно, до обидного внезапно. Забвение решило напомнить им о себе: место их предстоящей высадки накрыло «смещение».

— Ладно, — сдержанно отозвался Козловский через какое-то время. — Просим прощения за неполадки в эфире…

— Диагностика закончена, — вернулась «с небес на землю» Скарлетт. — Запрашиваю разрешение расстыковаться.

— Расстыковаться разрешаю. Стартую отсчет.

— Девяносто девять… — с готовностью отозвался компьютер.

— Ти-Рекс? — окликнула Раскина Скарлетт.

— Все в порядке. Я готов, — ответил он, ерзая в скафандре. Неожиданно эта керамическая скорлупа показалась ему чертовски неудобной. — Можешь, кстати, называть меня Ушельцем.

— Ты уже знаешь? — спросила она после заминки.

— Знаю. Все правда в порядке, — повторил он, — кто-то приходит, кто-то уходит; люди меняются, меняются прозвища…

— Говорят, ты собирался осесть на Земле, но тебя вынудили снова податься в космос.

— Было дело. Только я не подался. Я сбежал.

— И мы сейчас над планетой, с которой у тебя все начиналось. Призадумаешься…

— Ну, надеюсь, на ней все и закончится. Полковник выделит мне земельный пай на вашей буферной планете поближе к теплому вулкану, я займусь мемуарами и разведением модифицированных кроликов.

— Отличный настрой, Ушелец! — Раскину показалось, что Скарлетт не сказала ему того, что собиралась. — Держись, начинаю отрыв…

Шаттл вздрогнул. На секунду Раскин почувствовал, что его сердце готово вырваться наружу, разорвав грудь и крепчайшую оболочку скафандра, подобно мифическому инопланетному чудовищу: они падали головой вниз в черный колодец ночного Забвения. Но уже в следующий миг кровь отхлынула от мозга и свободно разошлась по тканям. Шаттл вышел за пределы искусственной гравитации десантного корабля. На борту воцарилась невесомость.

— Три… два… один! — честно отсчитала Скарлетт и только после этого запустила маршевые двигатели.

Раскин зажмурился. Дышать стало тяжело. Глазные яблоки налились свинцом, мышцы на лице затрепетали, заставляя его непроизвольно гримасничать собственному отражению на внутренней части забрала шлема.

Челнок пронесся рядом с висящим на геостационарной орбите «скаутом» «Ретивый». Пламя из его дюз озарило развернутые зонтики параболических антенн, что неустанно вслушивались в тишину на поверхности планеты-убийцы. Но едва ли кто-то из экипажа корабля близкой разведки успел разглядеть через иллюминатор вираж искусственного болида.

Через миг и «Ретивый» превратился в звезду — одну из многих, сияющих в зените.

Корпус челнока вновь вздрогнул: сработали контрольные двигатели. Скарлетт вывела шаттл на посадочную траекторию. Уверенно положила машину на первый виток. Под короткими, но широкими плоскостями развернулось пыльное, словно когда-то завалившееся за шкаф и всеми забытое полотенце, полотно безрадостных земель. Сейсмическая активность на Забвении давным-давно угасла, метеориты и ветер оставались здесь единственными рельефообразующими факторами. Мелькали невысокие горы, равнины, изрытые оспинами воронок; тянулись покрытые щебнем пустоши.

А затем они оказались над Кратером. Тем самым, что отличал Забвение от остальных пустынных миров.

Этот Кратер не выглядел ни воронкой, ни чашей. Создавалось впечатление, будто кто-то вынул целый сегмент планеты и развеял его на солнечном ветру. Под шаттлом сгустилась тьма. Безмолвная и непроглядная, в то же время хищная, истекающая слюной, словно притаившийся в засаде зверь. Из Кратера разило опасностью. То невидимое и необъяснимое, что вызывало это ощущение, хлестало из его необозримой кальдеры, словно лава из действующего вулкана. Казалось, что за завесой черноты притаилось нечто, со злобой глядящее в космос, ненавидящее любые проявления жизни, будь то органика, будь то плазма — электрический импульс в кремниевом процессоре робота.

Перегрузки не уменьшались. Тик-тик-тик — стучали часы внутри шлема. Тик-тик-тик — пульсировало в голове ушельца. Сидя в десантном шлюзе, он не мог видеть Кратер. Но он ощущал его. Точно так же, как в годы молодости. Поэтому, когда это образование исчезло за кормой, он вздохнул с облегчением.

Далее они достигли терминатора. Кабину челнока залило кармином чужого рассвета. Солнце Земли с такого расстояния слизнуло бы шаттл, не почувствовав вкуса, превратило корпус в металлический пар, но все, на что оказалась способной 61-я Лебедя, — это радиоактивные плевки и вялый расстрел фотонами. В пространстве колыхалось пунцовое щупальце протуберанца. До него было очень далеко, однако даже невооруженным глазом можно было увидеть, что оно оканчивается петлей. Плазменное лассо, брошенное агонизирующей звездой в безнадежной попытке достать их крошечный кораблик.