Александро-Невская лавра. Архитектурный ансамбль и памятники Некрополей - Александр Иванович Кудрявцев

Шрифт:

Интервал:

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 57

Перейти на страницу:

века мраморщика А. М. Пермагорова. Весь арсенал классицистического мемориала, все характерные конструктивные и декоративные элементы, выработанные этим стилем, здесь налицо. Но объединяют их принципы, чуждые классицизму, сводящие совокупность элементов памятника лишь к относительному равновесию масс, объемов и форм. Красота обработки мрамора, изысканная пластика, разнообразие и цветовая контрастность материалов только усугубляют общую картину гибели стиля. То же впечатление производит технически виртуозно исполненный памятник одному из екатерининских дипломатов А. А. Моркову. Это надгробие представляет следующую ступень в том процессе разложения стиля, который характерен для русского мемориального искусства николаевского периода, когда завершается переосмысление содержания надгробия и его образности, когда сущность православного надгробного памятника начинают выражать христианские тенденции. Исподволь готовившаяся программа «православия, самодержавия, народности», официально провозглашенная в 1833 году министром просвещения Уваровым, отразилась и в искусстве надгробия. Традиционные античные жертвенники, обелиски, получившие чуждое им купольное завершение, увенчанное крестом, приобретают облик православных часовенок. Строгая архитектурная форма сени трансформируется в своеобразный тип церкви-мавзолея. Антикизированные гении и музы, аллегории времен барокко и классицизма превращаются в олицетворения христианских добродетелей, в херувимов и ангелов, а многокрасочный спектр человеческих эмоций и чувств подменяется выражением христианского смирения. Но человеческая личность, образ самого человека, закончившего земное существование, продолжает оставаться в центре тех немногих мемориальных произведений, которые создавались при участии мастеров русской скульптуры.

В скульптуре времени упадка классицизма, особенно в 1830—1850-е годы, все более четко начинают проявляться две основные тенденции. С одной стороны — канонизация уже омертвевшего стиля, идеализация, превратившаяся в схематичность и абстрактность в трактовке личности. С другой стороны — поиски нового творческого метода, идущего от непосредственного отражения действительности.

С реалистической тенденцией, хотя и в разной степени, связаны немногие наиболее интересные портретные работы в скульптурном надгробии 1830 — 1850-х годов, находящиеся в Лазаревском некрополе, такие, как портреты Волконского, Казадаевой, Урусовой, Мордвинова.

Памятник отцу героя Отечественной войны 1812 года Г. С. Волконскому, исполненный скульптором и литейщиком Ф. И. Ковшенковым,— единственный в собрании некрополя образец памятника, по типу напоминающего настенный образ. Подобный памятный скульптурный портрет встречался еще в XVIII столетии, но не использовался как надгробие (примером может служить барельефный портрет митрополита Гавриила работы Ф. И. Шубина; ГРМ). Горельефный темной бронзы портрет Волконского вкомпонован в овал по центру золоченой бронзовой доски, повторяющей форму одной из граней традиционного жертвенника. Ангелы в акротериях, герб во фронтоне, опрокинутые факелы, меч, секира, мастерски прочеканенная орденская цепь и регалии, дубовые и лавровые ветви составляют пышное убранство доски — своеобразного оклада портрета полководца. Сама же романтизированная трактовка образа восходит к традиции русского живописного портрета первой трети XIX века. Обобщенность классицистической формы уступила место тщательной моделировке, вносящей известную дробность в пластику, а осязаемая передача фактур разнообразных материалов — сукна мундира, муара ленты, металла орденов, эполет — свидетельствует о стремлении к бытовой достоверности.

Подобные тенденции «натурального» реализма характерны и для одного из лучших портретов некрополя, включенного в надгробие Н. П. Казадаевой. Установленный под традиционной сенью, но уже увенчанной купольным завершением с крестом, портрет относится к характерным бытовым портретам середины XIX столетия. Манера его исполнения близка творчеству скульптора А. И. Воронихина, что позволяет исследователям атрибутировать его как работу этого интересного мастера.

При немногочисленности скульптурных портретов 1830—1850-х годов обращает на себя внимание разнообразие не только творческих индивидуальностей мастеров, но самих оттенков направлений творческих поисков. Это и строгий реализм портрета Н. С. Мордвинова, и обобщенная, отточенная пластика портрета Урусовой. Последний интересен и как предполагаемая работа И. П. Витали.

Витали является автором грандиозного по размерам, напоминающего горельефы Исаакиевского собора, памятника А. Г. Белосельской-Белозерской. Тип памятника, его сюжет — сошествие Девы Марии, принимающей душу покойной,— близки католическим надгробиям в той же мере, что и созданный неизвестным скульптором, совершенный по мастерству и изяществу лепки разновысокого рельефа памятник детям Пономаревым.

Среди надгробий второй половины XIX — начала XX века имеют несомненный художественный интерес и перенесенный с лютеранского кладбища памятник Карлу фон Райсигу — работы скульптора Штрайхенберга, и типичный для периода конструктивизма 1920-х годов памятник Л. В. Блезе-Манизер. Но они кажутся чужими среди надгробий некрополя, основу собрания которого составляют памятники XVIII — первой половины XIX века, лучшие из которых являются гордостью отечественного искусства.

Иллюстрации