Позови меня, любовь - Юджиния Райли

Белла почувствовала, как холодок пробежал по спине. — И когда же премьера? — осведомилась она. — Через три недели — двадцать пятого июля. Постановка будет идти на протяжении всего августа.

— Августа… — повторила Белла.

О Господи! Ведь Жака убили именно на одном из августовских представлений! Голова шла кругом от мысли, что у нее остался всего месяц на спасение несчастного Жака Лефевра… если предположить, что некие загадочные силы оставят ее здесь до той поры.

— Идемте в мой кабинет, — продолжал Равель, — там вы получите клавир. Затем свободны до часа дня. Надеюсь, на этот раз вы изволите прийти вовремя!

— Непременно, мистер Равель, — ответила Белла, спускаясь со сцены. — Я буду вовремя. Спасибо вам.

К удивлению девушки, Равель при этих ее словах расхохотался.

— Милочка, — сказал он, — я прекрасно знаю Жака Лефевра и потому вряд ли заслужил благодарность, ибо услуга моя скорее всего окажется медвежьей.

Через несколько минут Белла вышла из здания оперы. Итак, ее приняли в труппу, что бы это ни означало для ее будущего. Предупреждение Этьена Равеля было свежо в памяти; и верно, место хористки при таких обстоятельствах достаточно сомнительное благо.

Спустившись по ступеням и оказавшись на оживленной улице, Белла сообразила, что у нее в запасе целых три часа. Можно, конечно, вернуться в квартиру Элен… Однако перед репетицией ее подруге не помешает хорошо отдохнуть. Да и было бы весьма интересно получше изучить Новый Орлеан 1896 года.

Мимо проходила продавщица пончиков. Из ее корзинки шел соблазнительный запах. Белла вспомнила, что со вчерашнего дня ничего не ела, если не считать двух глотков кофе и кусочка пирожка за завтраком. Наверно, темнокожая продавщица заметила ее голодный взгляд, потому что остановилась и широко улыбнулась.

— Мадемуазель желает отведать пончиков? — спросила она с заметным французским акцентом.

— Да, с удовольствием, — ответила Белла. Вынув из кармана серебряный доллар, она задумалась: а сколько же стоит пончик? Ну, наверное, не слишком дорого, если одного доллара должно хватить на целый ленч. Протянув доллар торговке, девушка спросила:

— У вас найдется сдача?

— Да.

Через несколько мгновений Белла продолжила свой путь — с горстью мелочи в кармане и ароматным горячим пончиком в руке. Дошла до Французского рынка, который оказался просто рядом хлипких торговыx палаток, ничего общего с суперсовременным открытым рынком, куда она ходила за покупками в конце двадцатого века. На большом торговом дворе мясники разделывали туши на глазах у многочисленных покупателей. Оживленные, шумные разговоры велись на причудливой смеси английского, французского и испанского — сказывалась близость Мексики и все еще не забытые французские корни большей части местного населения. Одни продавцы потрясали в воздухе рыбинами, другие торговали живой птицей. Тут же многочисленные мошенники продавали снадобья из водорослей и кровоочистительные средства. Индейцы предлагали яркие вязаные ковры, а мальчишки чистили обувь. В другой части рынка, удаленной от рыбных и мясных рядов, благоухали свежесрезанные цветы и свежеиспеченные хлебные и кондитерские изделия. Впрочем, неприятные запахи мяса и рыбы долетали и сюда.

Белла бродила между торговыми рядами, улыбаясь пожилым женщинам, которые навязывали ей шали с бахромой. Купила пару бананов у торговца фруктами, жевала на ходу и рассматривала то одно, то другое: здесь многоцветные лоскутные ковры, там прелестные туфельки в ларьке обувщика и во многих местах прикрепленные к скату крыш над торговыми рядами эстампы Карриера и Айвза.

Наконец соблазнительный запах кофе увлек ее в «Кафе дю Монд», где она так часто бывала. Белла села за столик и заказала официанту в белом переднике кофе со сливками и пирожное. Попивая отменный кофе и лакомясь пирожным, девушка наблюдала, как молодая парочка за соседним столом флиртует, объясняясь на французском.

На стуле рядом лежал забытый номер газеты. Она взяла ее — «Нью-Орлеанс геральд» от 5 июля 1896 года. Пролистав газету, Белла улыбнулась, прочитав в передовице яростные фразы, бичующие упадок морали в Новом Орлеане: «…игорный бизнес и проституция достигли воистину неслыханного размера, а власти предпочитают закрывать глаза на творящиеся безобразия…» На другой странице ее внимание задержала реклама чудодейственного универсального лечебного средства бабушки Мак-Керди, которое годилось на все случаи жизни — и от диареи поможет, и бородавки выведет. А в отделе мод, Белла нашла рисунок девушки, которой впоследствии суждено было войти в историю под названием «Гибсоновская девушка» — полногрудая, с тонкой талией и пышной прической. Образ чистой, цельной, симпатичной девушки, созданный нью-йоркским художником-иллюстратором Чарлзом Гибсоном. На шее девушки в газете была черная бархотка, неимоверно узкое в талии вечернее платье с открытыми плечами, а подпись гласила: «В заведении Фогеля вы найдете новейшие нью-йоркские фасоны…»

Еще Беллу позабавили объявления о кулачных боях в барах на набережной и велосипедных гонках в ярмарочном павильоне. Было и несколько заметок, относящихся к культурной жизни города. На Канал-стрит в ближайшую субботу состоится парад новомодных джазовых оркестров, а в понедельник вечером в «Фестиваль-холле» пройдет песенный конкурс на немецком языке. В разделе общенациональных новостей писали о том, как победа суфражисток в штате Юта дала новый импульс движению за женские избирательные права во всех концах Соединенных Штатов. Белла невольно улыбнулась, глядя на карикатуру, которая изображала знаменитую журналистку Нелли Блай в гондоле воздушного шара вместе с Жюлем Верном. Рядом была статья, где жестоко критиковали нынешнего президента Кливленда за тесные связи с крупными банкирами, а также взахлеб хвалили Мак-Кинли, кандидата в президенты от республиканской партии, который, «вне всякого сомнения, победит на выборах и посрамит наглого выскочку Уильяма Дженнингса Брайана».

Белла уже хотела отложить газеты, когда ее взгляд упал на заголовок короткой заметки «Будут ли Блумы петь в Новом Орлеане?». Заинтригованная, девушка прочитала:

«В самом начале своего американского турне европейская оперная сенсация последнего времени Морис и Андреа Блумы первым же концертом сразили наповал искушенную нью-йоркскую публику, которая теперь благоговейно распростерлась у их ног. Арии Верди и Пуччини были исполнены на бис по меньшей мере пять раз! Оперную горячку подобной силы страна переживала прежде лишь однажды — когда Ф. Т. Барнум устроил гастроли „шведского соловья“ Дженни Линд. Теперь нас всех волнует один вопрос: почтят ли Блумы своим блистательным талантом Новый Орлеан, как это сделала незабвенная Дженни Линд пятьдесят лет назад?»

Дочитав заметку, Белла грустно улыбнулась. Воистину слава преходяща. Она не помнила, чтобы в консерваторском курсе истории музыки были хоть раз упомянуты эти «блистательные Блумы», у ног которых сейчас вся Америка. Таким образом, бешеный успех этой парочки не более чем буря в стакане воды.

Выйдя из «Кафе дю Монд», Белла не спеша пошла по Канал-стрит, восхищаясь богато украшенными зданиями в духе викторианской Англии, а также причудливыми витринами больших магазинов и забавным видом допотопных деревянных трамваев. Телефонные провода, еще не упрятанные под землю, тянулись эль улицы как телеграфные — на высоких столбах. Белле повстречалась похоронная процессия, которая двигалась на север с оркестром из чернокожих музыкантов впереди. Там, где Канал-стрит пересекала Сент-Чарлз-стрит, Белла удивленно воззрилась на огромную фигуру на постаменте, которая оказалась памятником Генри Клею, политическому деятелю, великому мастеру компромисса. В конце двадцатого века от памятника и следа не осталось. Все увиденное не оставляло ни малейшего сомнения в том, что она находится в 1896 году. Это не сон, не бред, не розыгрыш и даже не город, выстроенный киностудии для съемок исторического фильма. На Сент-Чарлз-стрит Белла села в странный трамвай, которой тащил вперед паровой ослик — небольшой локомотив. Справа и слева глаз радовали красивые здания в викторианском духе, обогащенные мелочами французского стиля — балконами с чугунными решетками, вытянутыми окнами. В садиках буйно разрослись тропические растения, повсюду виднелись мирты и магнолии, балконы утопали в цветах и зелени. Когда трамвай проезжал мимо дома, где в конце двадцатого века они жили вместе с бабушкой, у Беллы сжалось сердце. Она увидела дом на том же месте и в том же виде, только ставни были другого цвета. На пороге сидела женщина и наблюдала, как рядом играют дети. Ах, как тяжело оставить любимую бабушку! Хотя Белла начинала мало-помалу свыкаться с новым окружением и даже находить некоторую логику и цель в происходящем, чувство утраты не становилось менее острым.