Кровь нынче в моде - Валери Стиверс

Полицейские — в большом количестве — наводняют Грамерси-парк как раз в тот момент, когда наша гламурная компания достигает подъездной дорожки. Мы спешим миновать фургон поставщиков провизии, окруженный одетыми в черное зрителями, чей похоронный облик на сей раз мрачно соответствует обстоятельствам: Сквозь открытые двери я вижу рассыпавшиеся светло-рыжие волосы, кружевную блузку и одну ступню в сверкающей балетке от Розы Рипетто с полосами ярко-красной крови.

Меня трясет. На глаза наворачиваются слезы. Чувствую, что теряю самообладание. Это те самые девушки, которых я недавно видела, — они обменивались воздушными поцелуями и комплиментами. А теперь они обе мертвы.

Кристен замечает мое состояние и фыркает — либо из сочувствия, либо от злости, кто ее знает.

— Хочешь немного ксанакса?

— Нет. Думаю, это естественно, что я сейчас расстроена.

Тот факт, что все остальные ведут себя так, как будто ничего особенного не произошло, кажется мне сюрреалистичным.

Кристен пожимает плечами, сует в рот таблетку, глотает ее не запивая, закуривает сигарету.

— Два восхитительных вкуса, которые великолепно сочетаются, — говорит она.

— Куда мы теперь? — спрашивает Ноа.

Она достала пудреницу и поправляет блеск на своих пухлых, вероятно, увеличенных с помощью коллагеновых инъекций, губах.

Просто невероятно, что они хотят продолжения веселья. Я хочу только домой. Но в то же время страшно оставаться в одиночестве. После небольшой дискуссии заказывается такси на Парк-авеню-саут. Я колеблюсь. Это, безусловно, мой шанс засветиться перед руководством, но ведь только что погибли люди. Риз Мэлапин берет меня под руку.

— О чем ты думаешь? — Эта девушка страдает болезненным любопытством.

Интересно, изменит ли она свой имидж, если в моду войдет тотальное благополучие.

— Об этих несчастных девушках, — говорю я. — А ты разве нет?

— Я их не знала.

— Я тоже! Однако серийный убийца преследует людей именно из нашей индустрии.

— Мода всегда была мишенью, — замечает Риз. — Нас обвиняют во всех бедах общества. Каждый псих, когда кончаются наркотики и начинается ломка, хочет убить какую-нибудь модель. Или иногда актрису.

— Значит, тебя это нисколько не волнует? — Мой голос дрожит.

— Конечно же, волнует, но я не собираюсь трястись от страха — доставлять убийце удовольствие. Равняйся на руководство!

Я все еще перевариваю эту информацию, когда Аннабел щелкает пальцами перед моим лицом (миленькая привычка, которую она переняла от Алексы).

— Вот наше такси, — объявляет она. — А вот, смотри… — Из недр своей огромной модной сумки она выуживает аккуратно сложенные джинсы. — Не унывай! Я прихватила для тебя парочку.

Мы перекочевали на вечеринку по случаю открытия ресторана «Молекулярная биология», о которой упоминала Алекса. Я снова пью, пытаясь успокоить свои нервы. Никак не могу выбросить из головы брызги крови, темнеющие в шелковистых волосах девушки, и представляю самые страшные сцены убийства. В голове моей теснятся вопросы. Как они попали в фургон? Вероятно, они по собственному желанию покинули вечеринку. С убийцей или без? Не помню, чтобы я видела их беседующими с кем-то.

От того, что остальные сотрудники «Тэсти» игнорируют случившееся, я страдаю еще больше. Я тупо следую по пятам за официантками и тщетно пытаюсь проглотить какие-то пенопластовые шарики (с каких это пор существует пенопластовая пища?), чтобы успокоить свой живот. Помещение заполнено людьми, оглушительно громкими звуками и запахами подгоревшего чилийского перца, доносящимися из открытой кухни. Некоторые из разговоров, которые я подслушала, крутятся вокруг убийства — новости распространяются быстро, однако в основном это болтовня о том о сем. Вокруг меня люди с ослепительными голливудскими улыбками.

В кульминационный момент празднества появляется Алекса, которая приклеивается к знаменитостям, как лифчик к телу звезды на церемонии награждения «Оскар». Она переоделась в обтягивающее черное платье — каждая кость ее чашевидной полости еще более выпирает. Люди морщатся, когда смотрят на нее. Она пристает к белой звезде хип-хопа Трею, о котором, как я узнала на совещании, мы собираемся делать большую статью. Работа Алексы — всячески способствовать тому, чтобы это осуществилось. Трей отчаянно вытягивает шею и крутит головой, ища повода, чтобы сбежать от нее.

Не похоже, что Алекса все еще думает о девушках, найденных убитыми в фургоне.

Главным образом для того, чтобы избавиться от Алексы, я соглашаюсь пойти в частный клуб, который, как мне объяснили, исключительно для богатых и успешных в медиа- и киноотраслях. Люди среднего возраста, упакованные в одежду известных марок, толпятся на тротуаре снаружи. Мы где-то потеряли Ноа, но зато подцепили двух очаровательных француженок (редакторов отдела распространения), которых все называют близняшками, хотя не похоже, что они родственницы. Наша группа из шести человек уверенно прокладывает себе дорогу сквозь гомонящую толпу.

— У меня приглашения, — говорит Аннабел, притормаживая у бархатного каната и роясь в своей сумке.

— Входите! — Громила делает знак рукой, пропуская нас даже не взглянув на плотные прямоугольники из глянцевой бумаги.

Заполненный до отказа пятиуровневый бар шикарен и блестящ, как Джеймс Бонд. Царящая вокруг темнота подчеркивается лужицами золотистого света. Мои сослуживицы направляются на танцпол. С меня достаточно.

— Я ухожу, — кричу я Аннабел.

— Я тоже не умею танцевать, — признается она.

Вцепившись в меня мертвой хваткой, она тянет меня на единственный свободный табурет у бара. Мы плюхаемся на него одновременно.

Чем больше я пьянею, тем более встревоженной становлюсь.

— Что происходит, черт побери? — обращаюсь я к Аннабел.

— Ты о чем? — Ее лицо вдруг каменеет, а глаза становятся решительными и жесткими.

— Да все эти смерти. Случай с собакой. Я работаю в «Тэсти» всего неделю, а число жертв неуклонно растет.

Она прищуривает глаза. Я моментально трезвею. Сердце сжимается в груди, словно в чьей-то холодной, безжалостной руке.

Аннабел улыбается. Должно быть, у них с Лиллиан один дантист, потому что их ослепительно белые зубы и Длинные резцы очень похожи. Она обнимает меня за плечи своей твердой тонкой рукой и сильнее прижимается ко мне. Надо сказать, что мы и так вдвоем угнездились на одном сиденье.

— Да забудь ты!

Я с раздражением уже собираюсь спросить ее: «Почему?» — как она вдруг бледнеет, становится мертвенно-белой и начинает раскачиваться на стуле. Зрачки у нее расширяются — становятся чудовищно огромными. Она глубоко втягивает воздух, как будто вдыхает изысканный аромат.

— Ты в порядке?

— Да. Все хорошо. Страшно проголодалась. Мне нужно срочно как следует подкрепиться. Давно не ела, — говорит она тихим шепотом. — Увидимся завтра.