Забытый язык - Эрих Фромм

Римская теория сновидения во многом следует принципам, разработанным в Греции; но не всегда достигает такой ясности и глубины, которую мы находим у Платона и Аристотеля. Представления Лукреция, отраженные в его поэме «О природе вещей», близки к теории исполнения желаний Фрейда, правда, Лукреций не делает такой упор на иррациональную природу этих желаний. Он утверждает, что сюжет сновидений определяется тем, что волнует нас наяву, или физиологическими потребностями, которые во сне находят удовлетворение:

Если же кто-нибудь занят каким-либо делом прилежно,

Иль отдавалися мы чему-нибудь долгое время,

И увлекало наш ум постоянно занятие это,

То и во сне представляется нам, что мы делаем то же:

Стряпчий тяжбы ведет, составляет условия сделок,

Военачальник идет на войну и в сраженья вступает,

Кормчий в вечной борьбе пребывает с морскими ветрами,

Я – продолжаю свой труд и вещей неуклонно природу,

Кажется мне, я ищу и родным языком излагаю.

Да и другие дела и искусства как будто бы часто

Мысли людей, погрузившихся в сон, увлекают обманно.

Если подряд много дней с увлечением играми занят

Был кто-нибудь непрерывно, мы видим, что, большею частью

Даже когда прекратилось воздействие зрелищ на чувства,

Все же в уме у него остаются пути, по которым

Призраки тех же вещей туда проникают свободно.

Так в продолжение дней эти самые призраки реют

Перед глазами людей, и они, даже бодрствуя, видят

Точно и пляски опять и движения гибкого тела;

Пение звонких кифар и говора струн голосистых

Звук раздается в ушах, и привычных зрителей видно.

Сцена открыта опять и пестреет блестящим убранством.

Вот до чего велико значение склонностей, вкусов,

Как и привычки к тому постоянному делу, которым

Заняты люди, а кроме людей и животные также.[39]

Наиболее стройная теория изложена в сочинении Артемидора о толковании сновидений (2 в. до н. э.), оказавшем значительное влияние на средневековые представления. Он считает, что сновидения подразделяются на пять категорий, отличающихся своими признаками:

Первое – это Сон; второе – Видение; третье – Оракул; четвертое – Фантазия, или пустое Воображение; пятое – Призрак.

Сном называется то, что открывает истину, скрытую под маской иного образа; так Иосиф толковал сон фараона о семи тощих коровах, пожравших семь тучных коров, и то же – о семи тощих колосьях.

Видение – это когда человек, пробудившись, видит наяву то, что он видел во сне; как это было с Веспасианом, увидевшим, как врач вырвал ему зуб.

Оракул – это откровение или предсказание, полученное во сне от Ангела или Святого и объявляющее волю Бога, как это было с Иосифом, супругом св. Девы, и тремя мудрецами.

Фантазия, или пустое Воображение, возникает, когда страсть, овладевшая человеком, настолько сильна, что проникает в его спящий мозг и соединяется с более умеренным духом; таким образом, мысли, которые занимают нас днем, приходят к нам и ночью; и влюбленного, который днем думает о своей милой, эти мысли не оставляют и ночью. Бывает и так, что голодному снится насыщение, а жаждавшему снится, что он пьет, и он испытывает блаженство. Скряга и ростовщик, мечтающий о мешках денег, будет думать о них и во сне.

Призрак – это не что иное, как ночное видение, являющееся слабым детям и старикам, которым кажется, что призрак приближается, чтобы напугать их или причинить им вред.[40]

Мы видим, что Артемидор считает «сон» озарением, выраженным на языке символов. Сон фараона для него не божественное послание, а символически выраженное его собственное глубинное знание. По его мнению есть сновидения, в которых Ангел открывает нам волю Бога, и им он дает имя «оракул». Сновидения, являющиеся выражением бессознательных желаний, он выделяет в отдельную категорию и называет такие сны, о которых идет речь у Платона и у Фрейда, «фантазией» или «пустым воображением». Страшные сны, «призраки», как он их называет, Артемидор объясняет особым состоянием, присущим слабым младенцам и старикам. В сочинении Артемидора ясно выражен важный принцип: «закономерности возникновения снов не являются всеобщими и не подходят ко всем людям, часто видящим сны; толкование сновидений может быть различным в разное время и для разных людей».

Наши представления о толковании сновидений в римской культуре были бы неполными, если бы мы не послушали голос Цицерона, исполненный скептицизма. В своем трактате «О дивинации» он пишет:

Итак, если не Бог – творец снов, и нет у них ничего общего с природой, и не могла из наблюдений от крыться наука снотолкования, то этим доказано, что снам совершенно не следует придавать значения… Таким образом, наравне с другими видами дивинации следует отвергнуть и этот – дивинацию по сновидениям. Ибо, по правде сказать, это суеверие, распространившись среди народов, сковало почти все души и держится оно на человеческой слабости.[41]

Примерно к тому же времени относится теория сновидений, подробно разработанная в Талмуде. Роль толкования снов в Иерусалиме во времена Христа можно себе представить из содержащегося в Талмуде утверждения, что в Иерусалиме было двадцать четыре толкователя снов. Рабби Хисда говорил: «Всякое сновидение имеет смысл, кроме тех, которые вызваны голодом. Неразгаданный сон подобен нераспечатанному письму». В этом изречении заложен принцип, который Фрейд сформулировал две тысячи лет спустя почти теми же словами, утверждая, что все без исключения сновидения имеют смысл и что сны – важный путь общения человека с самим собой, и нельзя позволить себе пренебречь их толкованием. Рабби Хисда добавляет к общему психологическому подходу к толкованию сновидений одну важную оговорку о снах, вызванных голодом. В более широком смысле здесь имеется в виду, что сновидения, вызванные сильными физиологическими стимулами, являются исключением на фоне общего правила психологической обусловленности снов.

Авторы Талмуда допускали, что некоторые сны бывают пророческими. Рабби Иоханан, как сказано в трактате Берахот, говорил: «Есть три вида сновидений, которые сбываются: сны, приснившиеся утром, сны, в которых человек снится кому-то другому, и сны, которые истолковываются в другом сне. Некоторые полагают, что повторяющиеся сны тоже из тех, которые сбываются».

Хотя это допущение никак не обосновывается, его нетрудно объяснить. Утренний сон не так глубок, как ночной, и спящий ближе к состоянию бодрствования. Рабби Иоханан, должно быть, предполагает, что в этом состоянии в процесс сна вмешивается рациональное мышление, что позволяет яснее осознать происходящие в нас и в других процессы и, таким образом, предвидеть ход событий. В основе допущения о том, что сбывается сон, в котором мы снимся кому-то другому, очевидно, лежит представление, что другие люди обычно могут составить о нас более правильное мнение, чем мы сами, а в состоянии сна, когда они становятся особенно проницательны, их знание о нас приобретает значение предсказания. Предположение, что сбывается сон, истолкованный в другом сне, можно, вероятно, объяснить так: в состоянии сна обостряется интуиция и проницательность, и это позволяет нам истолковать сон, увидев его «интерпретацию» во сне. Современные опыты толкования снов под гипнозом, по-видимому, подтверждают эту точку зрения. Когда людей, приведенных в гипнотическое состояние, просили истолковывать различные сны, они без колебаний объясняли их смысл, давая адекватный «перевод» с языка символов. Не под гипнозом тот же сон казался им совершенно бессмысленным. Эти опыты показывают, что мы все, вероятно, обладаем способностью понимать язык символов, но эта способность активизируется только в состоянии диссоциации, которое создается под гипнозом. Рабби Иоханан считает также, что то же самое происходит и в состоянии сна: когда мы спим, мы можем понять смысл другого сновидения и правильно его истолковать. Вероятно, особое значение имеют и повторяющиеся сны. Многие современные психологи отмечают, что повторяющееся сновидение выражает важные «темы» жизни человека. Человека тянет снова и снова поступать согласно этому лейтмотиву, и в этом смысле можно сказать, что такие повторяющиеся сновидения тоже часто предсказывают будущие события.