Дорога цариц - Александр Прозоров

Работа рубелем тяжела и, понятно, более достойна холопок, а не боярских дочерей. Но рабочих рук сразу на все подворье, увы, не хватало. И только стряпчий бродил среди этой суеты из угла в угол как неприкаянный.

На второй день ему неожиданно повезло. Двор ненадолго опустел, и вдруг через него, от амбара к задней калитке, прошла девушка в знакомой овчинной душегрейке.

— Мария! — Годунов рывком поднялся с лавки.

— Ты знаешь мое имя, боярин? — Боярская дочь остановилась, повернулась к нему.

— Знаю, — кивнул Борис, подходя почти вплотную.

— Это славно, — кивнула девушка. В этот раз на ней не имелось ни жемчужной нити, не сережек. И сарафан был простеньким, льняным. Вот только глаза под изогнутыми соболиными бровями голубели прежним небом, задорно смотрел вверх маленький носик и призывно алели губы. — Зачем звал, Борис Федорович?

— Полюбоваться, — честно признался юный стряпчий.

— Этого мне не жалко, — чуть склонила набок голову Мария и улыбнулась. — За смотр денег не берут. Уже хватит или еще?

— Еще… — Борис протянул руку.

Девушка чуть дернула бровями, а затем вложила в его ладонь свои тонкие горячие пальцы.

Даже тепло ее рук оказалось странным, завораживающим. Оно потекло вверх по руке и быстро захватило все тело, словно Годунов вошел обнаженным в жарко натопленную парилку.

Скрипнула дверь.

Мария быстро стрельнула глазами на звук, сделала шаг назад. Облизнула губы, вытянула пальцы из его ладони, отступила еще на шаг, развернулась и побежала к калитке.

А Боря поймал себя на том, что его сердце опять стучит, словно после долгой пробежки.

За выскочившей со двора девушкой хлопнула створка. И больше Годунов до самого отъезда ее не видел.

19 марта 1567 года

Усадьба Дубровь возле Великих Лук

Подворье боярина Казарина не шло ни в какое сравнение со дворами Скуратовых или Годуновых. Это оказалась самая настоящая крепость в три сотни шагов в длину и столько же в ширину, с частоколом в два роста высотой, с двумя сторожевыми башнями, с большим домом, поделенным на несколько хором, растущих одни поверх других в три яруса, с пропитанными дегтем тесовыми крышами на всех постройках и даже собственной дворовой церковью!

Четверо бояр с девятью холопами никогда в жизни не смогли бы взять подобную твердыню, однако ворота пред ними просто отворились, стоило одному из спешившихся слуг постучать в калитку.

Ведя в поводу лошадей, царские посланцы ступили на выстеленный желтой соломой двор, бросили поводья подбежавшим слугам, прошли к крыльцу, с интересом поглядывая по сторонам.

Людей здесь было изрядно, не меньше полусотни. Однако все — заняты работой. Кто-то носил воду, кто-то колол дрова, кто-то таскал мешки из рогожи, кто-то — кули со щепой. Сиречь, все они были безоружными, а у гостей на поясах висели сабли.

У всех, кроме стряпчего, оружие покамест так и не купившего.

— И кому захотелось в сей чудесный весенний день посетить мой дом?!

Бодрый голос заставил бояр повернуться к конюшне. У распахнутых ворот стоял седовласый и седобородый боярин в синей ферязи с серебряным шитьем, опоясанный ремнем с золотыми накладками. Худощавый, высокий, холеный. В его руках лежала черная девятихвостая плеть.

— Боярин Казарин? — громко спросил Малюта.

— Неужели я похож на слугу? — развел руками хозяин усадьбы.

— Тогда это для тебя, — достал из рукава свиток боярский сын Скуратов. — По повелению государя нашего Ивана Васильевича я должен доставить тебя в Александровскую слободу для дознания.

— Ну, так это меняет дело! — так же бодро отозвался боярин и оглянулся на слуг, на ближних холопов. Кивнул на гостей и небрежно распорядился: — Убейте их и скормите свиньям.

Дворня остановилась, забыв про работу, распрямилась, и под их взглядами юному стряпчему стало невероятно неуютно.

— Лучше дайте крепкую веревку. — Малюта хладнокровно двинулся к хозяину усадьбы, и его братья направились следом.

— А-а-а!!! — первым сорвался с места молодой холоп с топором, следом его помощник.

Когда до врагов оставалось всего четыре шага, рыжебородый Скуратов выхватил саблю, первым же движением снизу вверх подрубил вскинутую руку, качнулся чуть в сторону, стремительно опустил клинок поперек живота второго холопа и, заканчивая движение, вогнал оружие в бок врага с уже отрубленной рукой.

Но в это самое время прочая дворня уже расхватывала вилы, палки, лопаты и кидалась в атаку.

Скуратовские холопы обнажили клинки. Борис дернул из ножен косарь. Он ощутил, как на лице проступили капельки холодного пота, живот от ужаса скрутило судорогой, сердце застучало громко, как барабан.

На холопов налетела сразу целая толпа, оттеснив их к частоколу, братья Скуратовы сомкнулись в круг спина к спине, на Борю прыгнул какой-то низкий морщинистый старикашка, попытался вогнать в горло паренька штык совковой лопаты. Годунов отпихнул ее рукой, махнул в ответ косарем, но до врага не достал; отклонился от нового выпада, быстро уколол — опять попав в воздух, поднырнул под прошелестевшую над головой лопату, скользнул вперед и полосонул лезвием сжимающие черенок пальцы. Старикашка взвыл, роняя оружие, и тут на шею юного стряпчего что-то рухнуло…

Очнулся Борис от жуткой, нестерпимой боли. Ему казалось, что какая-то злобная тварь жрет его правое плечо от шеи и до середины груди, а еще одна — левую ногу ниже колена. Стряпчий попытался приподнять голову и посмотреть вниз, однако сделать сего не смог, только громко застонал от новых страданий.

— Не шевелись, боярин, — посоветовал мужской голос. — Помяли тебя крепко. Может статься, еще и кости поломаны.

Годунов скосил глаза, различив поблизости окровавленное лицо. Спросил:

— Что случилось?

— Трепанули нас изрядно, боярин, — несмотря на жуткий внешний вид, мужчина разговаривал вполне бодро. — Четырех холопов насмерть побили, еще двух покалечили. Ты третьим раненым будешь. Однако же мы им тоже хорошо дали. Десятерых холопов и двух бояр положили, да еще посекли изрядно. Разбежались они, в общем…

— Со мною что? — перебил его Боря.

— Оглоблей тебя огрели, боярин. Сзади смерд подкрался. Да еще лошадь на ногу наступила, покуда в беспамятстве пребывал. Как сеча началась, скакунов все бросили. Вот они и носились, пуганые, куда ни попадя. Тебе бы, боярин, лучше не шевелиться. Коли кости поломаны, так от суеты всякой срастаться долго будут да встать могут криво.

— Вот проклятие! — Сделаться кривоногим и кособоким Борису никак не хотелось. — Что же теперь делать?

— Тебе, боярин, теперича токмо лежать, — посоветовал сосед. — Через недельку отеки спадут, тогда видно станет. Коли кости целы, по нужде опосля можно будет и вставать. Еще недели через две ходить начнешь, ногу приволакивая и руку не поднимая. Еще с месяц болеть продолжит. А еще через два опять здоровым станешь.