Тайна горной долины - Барбара Картленд

— Разве я могу мечтать о чем-то другом? — спросил он, и она увидела огонь, горящий в его глазах.

Он заставил себя оторваться от нее и подвел ее к выходу из пещеры. Шагнул вперед, раздвинул вереск так, чтобы она могла легко ступить на берег речушки, не намочив платья.

Стебли вереска снова приняли свое прежнее положение, и Леона поняла, что увидеть то место, где они были, практически невозможно.

Солнечный свет казался слепящим, ей хотелось еще раз взглянуть на него, но она не смела поднять глаз.

Она мечтала о прикосновениях его рук и не решалась подать ему руку.

Они возвращались в молчании. И только когда он посадил ее в седло, она посмотрела ему в лицо сверху вниз. Леона прочла в его взгляде любовь и почувствовала будто он снова целует ее в губы.

Она знала, что он любит ее так же сильно, как и она любит его, но конюх был слишком близко. Лошади двинулись через вересковые поля к каменной пирамиде.

Леона испытывала отчаяние от того, что всего через несколько секунд им придется расстаться и ей нужно будет возвращаться в темноту и мрак замка Арднесс.

Они подъехали к пирамиде, девушка посмотрела вниз в горную долину, раскинувшуюся перед ней, и ее охватил страх.

— Это совсем ненадолго, любимая, — пообещал лорд Стрэткарн, почти неслышно, — но если вдруг я вам понадоблюсь, знайте: вам достаточно встать здесь, рядом с каменной пирамидой.

— Если я только… смогу… я… приеду.

— А я приеду к вам, как договорились.

На мгновение их взгляды встретились, и Леоне было невыносимо трудно удержаться от того, чтобы не наклониться к нему и не вытянуть губки для поцелуя.

Но он взял ее руку и, несмотря на присутствие конюха, оттянул перчатку и поцеловал запястье, на котором под тонкой, прозрачной кожей трепетали голубые жилки. Леона вздрогнула от его прикосновения, и он понял, что доставил ей наслаждение.

— Всегда помните о том, что я люблю вас, — сказал он очень нежно.

Он не мог смотреть, как она уезжает, и, развернув лошадь, поскакал к замку.

Некоторое время Леона смотрела ему вслед, а затем они начали спуск в горную долину.

С каждой-секундой, что приближала Леону к замку Арднесс, сердце ее все сильнее переполнялось тревогой.

В то же время она вся светилась от счастья, и от этого ей казалось, что весь мир отзывается ей весельем и радостью.

«Я люблю его! Я люблю его!» — повторяла она себе.

От нахлынувшего внезапно восторга она подняла лицо к небу, чтобы возблагодарить Господа за то, что он свел их пути.

Дивные поцелуи лорда Стрэткарна и экстаз от сознания того, что он любит ее, заставляли ее чувствовать себя храбрее, и в то же время она не могла не беспокоиться из-за того, что ждет впереди.

Замок показался ей еще более мрачным и устрашающим, чем прежде. Когда она проезжала по мосту над рекой, неприступная твердыня грозно возвышалась над ней. Окна были подобны глазам, неодобрительно глядящим на нее.

Леона прекрасно понимала, что вражда между кланами — это нечто такое, что может быть искуплено только кровью, и даже после этого ненависть будет длиться век за веком, столь же жестокая и непримиримая, как в тот самый день, когда все началось. Но теперь это была не столько феодальная междоусобица, сколько личная вражда между двумя людьми.

Она легко могла вообразить, как гневался бы герцог, если бы его действия посмел оспорить кто-либо столь же молодой и, по его мнению, незначительный, как лорд Стрэткарн.

В глубине души Леона считала, что лорд Стрэткарн излучал свет мстящего ангела, тогда как герцог, вне всякого сомнения, был тем самым великаном-людоедом, который должен быть побежден.

«Замок людоеда!» — это сравнение пришло ей на ум, когда она слезла с лошади у огромной, обитой железом двери. Конюх увел лошадей.

Она вошла внутрь и увидела, что мажордом уже ждет. Леоне представилось — хотя скорее всего это было всего лишь ее богатое воображение, — что он посмотрел на нее очень неодобрительно.

«То, что я делаю, слуг не касается», — сказала она себе гордо и стала подниматься по лестнице, высоко подняв голову и выпрямив спину.

Она прекрасно понимала, что в замке уже знают, что она нарушила границу.

Лучники наверняка доложили об этом. Рыбаки на речке и пастухи на вересковых полях, конечно же, видели, как она и следом за ней конюх поднялись на холм и исчезли, добравшись до каменной пирамиды.

Новость наверняка облетела весь замок со скоростью ветра, и, возможно, сейчас ее уже обсуждали сплетницы в рыбацкой деревне.

Все это было довольно легко представить, если вспомнить, как быстро Горящий Крест собирал членов клана, когда глава нуждался в их помощи. Что уж говорить о такой новости!

Мама объясняла ей, как две обожженные или еще горящие палки связывали крест-накрест куском ткани, вымазанной в крови, и как этот крест гонцы по очереди передавали из рук в руки.

— Один из последних случаев, когда таким образом разнеслась весть, — рассказывала миссис Гренвилл, — произошел, когда лорд Гленорхи, сын графа Бредала Бэйна, собрал людей своего отца в борьбе против якобитов в 1745 году.

— Они были друг от друга на большом расстоянии? — спросила Леона.

— Крест одолел расстояние в тридцать миль вокруг Лох-Тай за три часа, — ответила миссис Гренвилл и, улыбнувшись, продолжила: — Люди клана, собранные вместе при помощи креста, были очень подвержены суевериям. Например, если на пути встречался вооруженный человек, это означало большую удачу и победу в сражении.

— А что приносило неудачу, мама?

— Олень, лиса, заяц или любой другой зверь, который встречался на пути и не был убит, предвещали беду, — ответила ее мать.

Она смотрела прямо «перед собой, вспоминая прошлое.

— Мне всегда говорили, что если босая женщина переходила дорогу перед мужчинами, идущими на войну, ее хватали и пускали ей кровь со лба кончиком ножа!

Эти суеверия теперь казались Леоне очень странными, но почему-то она вздрогнула, когда, подъезжая к замку, заметила сороку.

«Может быть, в Шотландии не верят в то, что сорока приносит беду», — сказала она себе.

Поднявшись по лестнице, Леона пожалела, что не увидела двух сорок. Говорят, это к радости.

Потом, немного поразмыслив, она встряхнулась.

«Я беспокоюсь о какой-то ерунде! Что может сделать мне герцог? Он не является моим официальным опекуном, а поскольку я наследую национальность по отцовской линии, то я вообще англичанка!»

В то же время она знала, что ее шотландская кровь не позволит ей игнорировать тот факт, что она нарушила правила, установленные главой клана, который добровольно принял на себя обязанности опекуна и, будучи обеспокоенным ее судьбой, примирился с врагом.