Бэзил Хоу. Наши перспективы - Гилберт Кийт Честертон

Маргарет и Гертруда подались вперед, выслушивая эту диковинную речь, в которой было нечто непостижимо завораживающее. Сухой, предельно сдержанный голос, калейдоскоп нелепостей, внезапные дидактические отступления, пробивавшиеся то и дело отголоски напряженной мысли и утесняемой гордости – все это разительно отличалось от звонкого красноречия Валентина. Но было в этой речи и нечто куда большее: напряженное и горячее сочувствие к человечеству, не бледному человечеству поэта, а яркому и мятущемуся человечеству человека; стойкая преданность чувству и подлинное христианство, робко прячущееся за полускрытыми цитатами, – все это, надо признать, было также не похоже на Валентина. Маргарет лишь смутно чувствовала, что говоривший ярче и сердечнее, чем она могла предполагать. Но Гертруда, которая так хорошо знала его, ловила каждое слово скорее сердцем, чем слухом, и когда он закончил, воздвигнутая ею крепость из предубеждения и рассудочности, оказавшаяся хрупким карточным домиком, лежала в руинах. Она вовсе не жалела об этом, ей даже не приходило в голову пожалеть о жестокости его натиска – ей достаточно было думать, что он не просто прав, он божествен. Она пылко сдала свои позиции, и Маргарет также пришлось уступить. Те, кто уже знает Бэзила Хоу, легко поверят, что после того, как его точка зрения взяла верх, им стоило громадных усилий убедить его в том, что он действительно прав.

Валентин Амьен одиноко стоял около дивана в оранжерее: Кэтрин только что оставила его. Тем не менее на его лице было написано необычайное оживление, а устремленные в пространство глаза вдохновенно сияли. В эту минуту дверь отворилась, и безмолвно вошел Бэзил Хоу.

– Бэзил! – с сердечной улыбкой воскликнул Валентин, увидев своего сумрачного кузена, и протянул ему руку. – Я не знал, что ты здесь.

– Я тоже, – ответил Бэзил, учтиво приветствуя его. – Мне казалось, я давно умер и истлел. А как ты, муза все еще тебя посещает?

– Бывает, – ответил польщенный Валентин.

– Судя по тому, что я слышал, вы неплохо уживаетесь, – ответил Бэзил. – Хотел бы я иметь музу.

Валентин рассмеялся в ответ. В этот момент дверь снова отворилась и появилась Гертруда. Все заговорщики независимо друг от друга перемещались в оранжерею.

– Разрешите вас познакомить, – сказал Валентин. – Бэзил, это мой друг, мисс Грэй. Мисс Грэй, это мистер Хоу.

Глаза Гертруды сверкнули, как бывало всегда, когда она замышляла очередную безумную проказу, но она сдержанно поприветствовала Хоу, на что тот ответил ужасающе учтивым поклоном.

– Кажется, я слышала о мистере Хоу, – проговорила Гертруда, как будто стараясь что-то припомнить. – Это вас называют “многообещающим адвокатом”, не так ли?

– О да, именно многообещающим, – с готовностью ответил Хоу. – Вы очень точно это описали, я адвокат скорее в теории, а на практике, мягко говоря, журналист.

– Значит, я почувствовала правильно, – проговорила Гертруда загадочно. – Вы ведь не знали, что я цыганка, мистер Амьен?

– Совершенно об этом не догадывался, – смеясь, ответил Валентин.

– Между тем это так, – сказала Гертруда, бросаясь на диван и закидывая руки за голову, – и я умею предсказывать судьбу. Могу предсказать вашу, мистер Амьен, а могу сказать, о чем вы думали, когда мы вошли.

Валентин посмотрел на нее чуть виновато и поспешно ответил:

– Вы так хорошо меня знаете. Расскажите лучше о мистере Хоу, если хотите, чтобы я поверил вашим выдумкам.

Гертруда вскинула, по своему обыкновению, подбородок, прищурилась и некоторое время под смех Валентина изучающе разглядывала Хоу, который вынес эту процедуру торжественно и хладнокровно.

– В вас есть нечто, мистер Хоу, – наконец начала она, – выдающее веселого человека, хоть вы и не любите, чтобы в вас это видели. Вы эксцентричны в разговоре, методичны в привычках, у вас прекрасные, хотя и несколько суховатые манеры, вы живете уединенно и трудитесь не покладая рук.

– Ей-богу, это очень близко, очень! – изумленно воскликнул Валентин.

– Что же до журналистики, – с увлечением продолжала Гертруда, – вы очень разносторонни и талантливы, но, по-видимому, недостаточно честолюбивы. Вы всегда ненавидели профессию адвоката, но безропотно согласились на нее, следуя желанию вашего отца, которого очень мало знали. Последние пять лет вы посвятили журналистике и добились в этом определенных успехов, впрочем, и ваши выступления в суде порой становились событием. Все это, однако же, не принесло вам большого дохода. В эти пять лет, а особенно в последнее время, вы с головой отдавались светской жизни, но все чаще знакомые замечали у вас приступы меланхолии, длившиеся по два-три дня.

– Мне кажется, я вижу сон, – сказал Валентин, уставившись на нее, – или вы в самом деле ведунья. Вы читаете его жизнь, словно открытую книгу!

– Что же до вас лично, – продолжала Гертруда, подавшись вперед с почти забытой детской порывистостью, – вы чувствовали бы себя куда лучше и счастливее, если бы поверили, что другие люди также могут быть великодушными. Вы воображаете, что все вокруг только смеются и презирают вас, тогда как на самом деле они, быть может, глубоко вам сочувствуют. В отличие от многих, вы не ропщете на то, что общество не может оценить ваших дарований, но вы напрасно думаете, будто вас недолюбливают…

– Достаточно, прошу вас, достаточно, – патетически воскликнул Хоу, однако в его голосе слышались нотки подлинной серьезности. – В этом разговоре и так уже слишком много меня. В небольших дозах это еще можно вынести, но вынести меня целиком едва ли кому по силам. В таких вещах надо соблюдать меру.

– Должно быть, вы действительно цыганка, мисс Грэй, – сказал Валентин, по-прежнему пораженный. – Как вам удалось узнать все это о мистере Хоу?

– Подозреваю, она следовала за мной по пятам, по давнему цыганскому обыкновению. Разветвленная сеть агентов из числа ее соплеменниц сообщала ей о всех моих передвижениях. Как говаривал мне мистер Редьярд Киплинг, в своей обычной манере:

Мотылек – на вьюнок, что растет в тени,

Пчела – на клевера мед.

А цыганская кровь – цыганскую кровь,

Весь свет обойдя, найдет.

Весь свет обойдя, подруга моя,

Как тропа его может обнять.

Вокруг обойдет, и под ним пройдет,

И к тебе вернется опять[22].

Подчеркнутая отстраненность, с которой Бэзил продекламировал последнюю строчку, уверила Гертруду, что он вкладывает в нее глубоко личный смысл. Она подумала, в какую форму облек бы подобный намек Валентин, и улыбнулась.

В это мгновение дверь отворилась, и на пороге появилась Маргарет в сопровождении семилетней мисс Амьен и Кэтрин.

– Мистер Хоу! – воскликнула Кэтрин, протянув руку с кротостью и благородством, которые стали так заметны в ней в последнее время, – я не знала, что вы здесь.