Вест-Индия - Михаил Ахманов

Казначей вновь приложился к бутылке.

– Ну, если он не будет лакать мой ром, я его возьму. А если будет, долго не проживет.

– Остальные согласны?

– Очень многообещающий юноша, – кивнул хирург Росано.

– Я за ним пригляжу, – пообещал Пил.

– Нужно дать ему долю, – заметил ван Мандер.

– Но только одну, – уточнил бомбардир Сэмсон Тегг.

Капитан хлопнул ладонью о стол, и назначение Серова состоялось.

За несколько следующих часов, что растянулись до самого вечера, он получил массу сведений о пиратском промысле. Бизнес этот был непростым, но в части бухгалтерии не слишком отличавшимся от знакомых ему подсчетов дохода и расхода, так что опыт в торговле куртками и джинсами пришелся Серову очень кстати. Прибыль, как правило, определяли в серебряных песо или золотых дукатах, испанской валюте, имевшей хождение в Вест-Индии повсюду. Садлер являлся сторонником песо; во-первых, потому, что серебро попадалось чаще золота, а во-вторых, выручка в песо более чем вдвое превышала итог в дукатах и, значит, выглядела солиднее.

На первой странице приходной книги были выписаны коэффициенты пересчета – восемь реалов в песо, а в дукате – шестнадцать и три четверти. Пользуясь ими, Серов оценил табак в тысячу семьсот семьдесят песо, а какао и сахар – в три тысячи сто двадцать. Округленный результат, с учетом ларцов с серебром, составил десять с половиной тысяч, и эту сумму Садлер выписал крупными цифрами под датой: 3 марта 1701 года. Скромная добыча, но она имела шанс удвоиться после продажи корабля, а также испанских доспехов и оружия. Из этой части (весьма неопределенной, так как цены на плавсредства сильно колебались) нужно было уплатить «за покровительство», причем и здесь имелась разница: так, губернатор Тортуги «крышевал» пиратов за восемь процентов, а в Кингстоне на Ямайке требовали десять. Но в сравнении с налогами московских бандюков эти цифры показались Серову скромными.

Прибыль являлась лишь первым этапом сведения баланса. Второй, расходный, был значительно сложнее; тут требовалось рассчитать доли всех участников экспедиции от капитана до матроса, с учетом погибших, которым наследовали их приятели. Пятьдесят долей клали «на корабельный борт», то есть в карман владельцу судна Джозефу Бруксу; кроме того, будучи капитаном и предводителем, он получал еще семь долей. Офицерам и корабельным мастерам[19]капало от двух до четырех, а в сумме тридцать пять, и еще двенадцать – в компенсацию раненым и увечным. Она определялась со слов Росано и в этот раз была невелика – никто не потерял конечности, да и глаза у экипажа были целы. Что касается царапин, синяков и выбитых зубов, за них не полагалось ничего.

Рядовых на «Вороне» числилось сто восемнадцать, и окончательный итог составил двести двадцать две доли по сорок семь с третью песо. Том Садлер отметил окончание работ, прикончив вторую бутылку; затем принесли свечи (темнело в тропиках рано), и Пил с лекарем проверили вычисления. Пил занимался этим с небрежным видом, однако тщательно, и на Серова посматривал без особой приязни. Наконец капитан выпалил в воздух, и пираты нестройной толпой подтянулись к столу, где им был объявлен результат. Видимо, не из лучших – особых восторгов и даже гула одобрения Серов не услыхал.

Он вернулся к костру, сел и отрезал кусок черепашьего мяса. Оно было сочным, хорошо пропеченным и вкусом напоминало телятину. Жадно и быстро насыщаясь, Серов прислушивался к голосам корсаров, толковавших за его спиной, что старина Джозеф – не Пьер Легран, не Монбар Губитель[20]и, разумеется, не Генри Морган; труба пониже, дым пожиже. Хотя, с другой стороны, Бога гневить ни к чему – испанца взяли с минимальными потерями. Пит пулю в брюхо схлопотал, загнувшись сразу, Джарвису проткнули сердце, а Боб Счастливчик отправился на небеса с разбитым черепом. Еще пятерых пришибло или шестерых? Губерт где? Тот Губерт, которому вырвали ноздри? Все еще на палубе или кормит крабов и акул?

Серова ткнули в бок, и, оглянувшись, он увидел двух своих подельников. Пахло от них спиртным; Мортимер весело скалился, а его приятель выскребал из дремучей бороды черепашьи кости и мясо.

– Живой! – с удивлением заметил Хенк.

– Жив, покарай меня Иисус! – подтвердил Мортимер. – А я уже думал, гнить тебе в яме под пальмами!

– Это когда Старик за ножиком потянулся, – объяснил Хенк. – Джозеф Брукс ножик даром не вытаскивает.

– Озлился на тебя? Чего молчишь? – Мортимер тряхнул Серова за плечо.

– Нет, не озлился, – возразил Хенк. – Эндрю-то как есть живой! И целый почти! Шкура, конечно, порезана, так это испанец расстарался, а вовсе не Брукс.

Серов прожевал последний кусок, проглотил и отодвинулся от огня.

– Повысили меня, – произнес он, вытирая губы. – Вышло мне повышение, ребята, и теперь я у Садлера в помощниках.

– Повезло! – сказал Мортимер. – С таким везеньем, приятель, ты на небеса угодишь за час до того, как дьявол узнает о твоей смерти.

– Ну, спасибо на добром слове, – ухмыльнулся Серов и добавил: – Уж не знаю, стоит ли теперь водить компанию с такими оборванцами, как вы.

Мортимер хихикнул и повернулся к Хенку:

– Заносчивые эти французы! Папаша мне говорил, что это у них от жратвы. Перца много кладут, а перец кровь горячит и мозги будоражит, оттого и гордость у них чрезмерная. Но если будет случай чужие сапоги пропить, тут француз всегда при деле.

– Ладно, в следующий раз мои пропьем, – пообещал Серов. – А вот скажите, братцы, не завалялось ли у вас в карманах песо? Никогда не видел, а поглядеть хочется.

– Прах и пепел! Песо не видел? – Мортимер уставился на него, точно на кретина.

– Что удивляться? Я ведь из Нормандии, а там песо не в ходу. У нас эти… – Серов наморщил лоб, припоминая валюту из «Трех мушкетеров», – у нас экю, пистоли и ливры. Еще голландские тугрики есть, то бишь гульдены… Так покажешь или нет?

Мортимер, помрачнев, запустил руку в карман, просунул пальцы в здоровенную дыру и показал Серову кукиш. Сзади заржали, и он, приподняв голову, встретился взглядом с корсаром по прозвищу Страх Божий. Смотреть на него без содрогания было невозможно: в щеке яма, нижняя челюсть сворочена набок, ноздри вырваны, и на лбу три каторжных клейма: французское – с лилиями, английское и испанское – со львами. Везде наследил и всем насолил, подумал Серов, разглядывая эти почетные украшения.