Игры сердца - Анна Берсенева

И надо же им было отправиться на Ольхон как раз перед штормовым предупреждением!

– Кто же знал, Вань? – словно подслушав его мысли, сказал Валик. – Здесь же прогнозы – гороскоп в газете, и тот точнее. То ли дождик, то ли снег, то ли любит, то ли нет.

По рации сообщали, что «Миры» уже оторвались от грунта и начали подъем. Риск не успеть к тому времени, когда их надо будет вытаскивать из воды на баржу – а именно в этом требовалось участие всей команды, – был велик. Хотя если не переодеваться в гидрокостюмы, а сразу плыть к катеру, который ожидает «Миры» неподалеку от баржи…

– Переодеваться не будем, – сказал Иван. – И Марину с Сережей прямо на катер выгрузим.

Биолог Марина и видеооператор Сергей на вахте задействованы не были, поэтому их присутствие на резиновой лодке только мешало. Марина, кажется, хотела что-то сказать, но промолчала. Это Ивану понравилось: никаких «я хочу… а можно» – начальник сказал, она выполнила.

Резиновая лодка плясала на волнах как щепка, и все, что в обычных условиях делалось привычным образом – прицепить буксирный трос к всплывшему «Миру», чтобы катер мог подтащить аппарат к барже, точно под стрелу подъемного крана, потом прицепить его к тросу на гаке, – все это приходилось теперь делать с напряжением всех сил и, наверное, с тем ощущением, которое бывает у канатоходца. Во всяком случае, Ивану казалось, что ощущение у него, когда он все это делает, балансируя на пляшущей резиновой лодке, именно такое – как на цирковом канате.

– Все! – выдохнул он, когда оба аппарата были подняты из воды и установлены на палубе.

Снизу, из лодки, он видел, как открываются люки «Миров», как вылезает экипаж. Он и сам бывал в составе экипажа, и ему было знакомо ощущение перехода из необыкновенного подводного в обыкновенный, привычный мир, который, впрочем, в эти первые мгновенья тоже кажется необыкновенным.

Как только он вспомнил внутри себя это ощущение, ему стало радостно и усталость прошла. Только колени еще подрагивали от усилия, которое приходилось прикладывать, чтобы хоть сколько-нибудь твердо стоять на ногах в скачущей лодке.

На палубе баржи все обступили пилотов «Миров», видно было, как те рассказывают что-то, то есть не что-то, а что было интересного сегодня под водой…

– Нет, ну ты посмотри на этот Байкал! – хмыкнул Валик. – Только мы аппараты по штормовому предупреждению подняли – и пожалуйста, ни волн тебе, ничего!

Оглядевшись, Иван понял, что шторм действительно успокоился. Вернее, что грозное волнение на озере так и не сделалось штормом. И тучи уже исчезли с неба, как будто их вовсе не было, и солнце снова сияло, освещая Ольхон, по которому так и не удалось погулять – вот жаль-то как!

«И Марина, наверное, жалеет», – подумал он.

И сразу оглянулся на катер. Ее маечка белела над бортом, и волосы сверкали под солнцем так, словно на голове у нее была золотая корона. Марина помахала ему с борта рукой – было видно, что она смеется. Наверное, он выглядел смешно – мокрый насквозь, с улыбкой от уха до уха.

Его охватило то радостное предчувствие, которое он так любил. Это было предчувствие нового, неизвестного, которое он с каждым годом своей жизни ценил все больше, потому что с каждым годом все больше о жизни знал и, значит, область неизвестного для него становилась все меньше.

Он стоял на носу резиновой лодки, мокрая одежда холодила тело, и от этого он чувствовал в теле силу, а в голове ясность.

Иван помахал Марине в ответ и засмеялся тоже.

«Комфортно живем!» – подумал Иван, с удовольствием вытягиваясь на койке.

Каюты на барже в самом деле были оборудованы со всеми возможными удобствами, и жили в них по двое. Соседом Ивана был Андрей, но сегодня, в последнюю ночь на Байкале, укладываться спать Мартинов не торопился; его до сих пор не было в каюте. Собственно, и ночи уже осталось лишь пара часов: окончание сезона с вечера отмечали хотя и без особенных излишеств, но долго.

Волнения на ночном озере не было, баржа стояла на воде, как большой дом на равнине. Потолок чуть покачивался у Ивана над головой, но только от водки покачивался. Он даже пожалел на минуту, что вечером выпил: как-то приглушилось от этого приподнятое настроение, которое было у него весь день.

Но гулянка была уже в прошлом, а теперь можно было дрыхнуть без задних ног, что Иван и собирался делать.

Через минуту он с удивлением понял, что сна у него ни в одном глазу. Он перевернулся с правого бока на левый, потом на спину, на живот – сна не было. Как любой человек, подолгу работающий в полном напряжении сил, Иван умел засыпать мгновенно при всяком удобном случае; что такое бессонница, было ему неведомо. Потому он и удивился своему непривычному состоянию. Не идет сон! И что это значит?

Он сел на койке, покрутил головой. Хмель выходил из него довольно быстро, уже и весь почти вышел. Но что-то засело в голове как заноза, какая-то беспокоящая мысль. Значит, надо было сосредоточиться и мысль эту уловить.

Это оказалось нетрудно. Стоило Ивану прокрутить в голове все события сегодняшнего вечера, как он сразу понял, отчего не может уснуть.

Дело было в Марине.

С того дня на Ольхоне, когда Иван впервые прочитал в ее глазах веселый вызов, прошел месяц. В этот месяц они перешли из Ольхонского залива в Баргузинский – туда, где прямо из дна озера била нефть. Иван несколько раз погружался на дно, и явление это, которое до сих пор собственными глазами не наблюдал никто, потому что до прибытия на Байкал «Миров» его изучали только инструментальным способом, произвело на него необыкновенное впечатление. Было в медленно клубящихся темных подводных облаках нефти что-то марсианское, тревожное и завораживающее… Даже то, что потом ночь напролет пришлось отмывать аппараты, которые все были перемазаны нефтью, не испортило впечатления.

В общем, работы в этот месяц хватало, и в том, что его отношения с Мариной не шли дальше обычного, как со всеми, общения, не было ничего удивительного. Да и не только в работе было дело – Иван и просто не хотел развивать такого рода отношения здесь, в экспедиции. Понятно, что никто бы ему слова не сказал, да и мысленно вряд ли кто-то стал бы это как-либо оценивать. Но перемежать, а то и перебивать работу всей этой приятной игрой, переглядками-полуулыбками с предсказуемым и скорым финалом… Этого ему не хотелось. Кажется, Марина это поняла, во всяком случае, она тоже не форсировала отношения, и они общались дружески. А что взгляды то и дело возникали… некие – что ж, это лишь будоражило ожиданием будущего.

И сегодня, когда сидели на палубе баржи за прощальным ужином, Марина смотрела на него тем самым взглядом, который был самой приятной частью этой игры. И улыбка на ее губах тоже играла, и в каждом слове, обращенном к нему, была эта живая игра. Ему даже на минуту захотелось тогда, чтобы экспедиция поскорее закончилась, и они вернулись бы в Москву, и…

«Так ведь закончилась уже экспедиция! – наконец сообразил он. – Работа уже закончена, и Марина, конечно, ждала, что я… Конечно, она поняла, что я не хотел в экспедиции все это… Любая умная женщина, которая в мужском коллективе подолгу работает, это поймет, а она вот именно что умная и, конечно, поняла… Но сейчас-то работа закончена! Ну, дура-ак!»