Констанция. Книга пятая - Жюльетта Бенцони

Калиостро не смутился.

— Мой род происходит из окрестностей Турина, — спокойно ответил он, еще не зная, на какие подводные камни ему суждено наткнуться.

Графиня де Андуйе, которая никак не могла пропустить мимо ушей подобное заявление, немедленно повернулась к Констанции.

— Наша сегодняшняя гостья графиня де Бодуэн, кажется, несколько лет провела в Турине. Не так ли, дорогая?

Констанция кивнула.

— Да.

Пожилая графиня де Андуйе немедленно воскликнула:

— Прекрасно! Может быть, вы прежде уже встречались с графом Калиостро?

Констанция, которая за время своей жизни в Пьемонте и слышать не слыхивала ни о каком роде Калиостро, хотя знала на перечет все знатные фамилии не только Турина и его окрестностей, но и всей страны, замялась.

— Н-нет, к сожалению, мы не встречались.

Сам Калиостро, чувствуя, что угодил впросак, стал торопливо объяснять:

— К сожалению, в Турине у меня совсем не осталось родных. Мои родители умерли еще тогда, когда я был ребенком, и я воспитывался у дальних родственников матери. После того, как мне исполнилось восемнадцать лет, я покинул Италию и путешествовал по Европе, нигде подолгу не задерживаясь. К сожалению, я даже не смог получить полноценного университетского образования, потому что мои родители почти ничего не оставили мне в наследство. А родственники матери были столь бедны, что я не мог рассчитывать на помощь с их стороны. Большую часть образования я получил самостоятельно. Но уверяю вас — те учителя, которые занимались со мной, принадлежали к самым известным научным кругам.

Графиня де Андуйе не унималась.

— Скажите, граф, а какие науки вы изучали?

Судя по всему, этот вопрос упал на благодатную почву, потому что Калиостро тут же принялся пространно рассуждать о философии и химии, математике и механике. Похоже, что эта тема была ему значительно ближе, нежели рассказы о происхождении графского рода Калиостро и деяниях его предков.

Констанции вообще показалось, что рассказ Калиостро — не более чем выдумка. Потому что любой человек знатного происхождения, который встречался ей до сих пор, всегда охотно рассказывал историю своего рода. Разумеется, Констанция не стремилась никого разоблачать, а потому спокойно слушала рассказ приезжего итальянца, который произвел такой фурор в Париже. После того, как Калиостро поделился своими воспоминаниями о путешествиях в Польшу и Россию, госпожа де Сен-Жам сказала:

— О, это было очень интересно. Благодарим вас, граф, за то, что, несмотря на свою занятость, вы нашли время посетить нас. Я думаю, что сейчас вы не откажетесь поужинать вместе с нами.

Калиостро охотно согласился, и гости прошли в зал, где уже стояли столы с едой и напитками.

За ужином Калиостро был молчалив и спокоен. Госпожа де Сен-Жам, сидевшая рядом с почетным гостем, пыталась оживить довольно спокойное течение вечера. Она то и дело принималась рассказывать о чудесах, которые творил Калиостро и о которых ей самой стало известно по рассказам разнообразных знатных особ. На вопросы о том, правда ли это, Калиостро изредка согласно кивал, а иногда отвечал:

— О, люди склонны преувеличивать мои скромные способности.

Правда, он не уточнял, в чем именно состояла неверность того или иного утверждения. В общем, Калиостро вел себя именно так, как и ожидала Констанция — достаточно скромно и с достоинством. На все просьбы показать что-нибудь сверхъестественное во время ужина, Калиостро отвечал уклончиво, либо ссылался на усталость. В конце концов, когда подали сладкое, Калиостро уступил нажиму графини де Андуйе и продемонстрировал фокус. Он взял серебряное блюдо, дунул на лежавшую рядом серебряную же ложку и, приложив их друг к другу, продемонстрировал, как ложка прилипает к блюду. Затем он повернул блюдо к оцепеневшей от немого восторга госпоже де Сен-Жам и сказал:

— Дуньте.

Хозяйка салона, торопливо вытерев губы салфеткой, осторожно подула на блюдо. Серебряная ложка со звоном упала на стол, едва не разбив хрустальный бокал, стоявший перед графом Калиостро.

Госпожа де Сен-Жам, не в силах выразить свое божественное восхищение перед столь невероятным даром, стала шумно аплодировать. К ней тут же присоединились другие гости, среди которых особо усердствовал великий капеллан Франции. В этот момент кардинал де Роан выглядел настоящим мальчишкой, который присутствует при рождении чуда.

Из вежливости Констанция также поаплодировала, впрочем, не проявив особого рвения. В этом обществе хватило и иных, куда более восторженных поклонниц графа Калиостро.

После сладкого и фруктов Калиостро продемонстрировал еще одно чудо. Он дождался, пока чай в его чашке остынет, и, продемонстрировав ее гостям, обхватил ладонями. Прямо на глазах у изумленных гостей чай, налитый в фарфоровую чашку, начал закипать.

Единственным человеком, который среди всех остальных засомневался в этом чуде, был господин Бомарше. С некоторым недоверием посмотрев на бурлившие на поверхности темной жидкости пузырьки, он произнес:

— Насколько я знаю, науке уже давно известны вещества, которые, растворяясь в воде, вызывают бурное выделение газов. Кстати, обычно такие вещества ядовиты.

В ответ на это, граф Калиостро отнял одну руку от чашки и приложил к фарфоровой поверхности ладонь госпожи де Сен-Жам, которая сидела рядом с ним. Та вскрикнула от боли и немедленно отдернула руку.

— Горячо! Там настоящий кипяток! — воскликнула она. Не дожидаясь очередного объяснения, которое могло бы последовать по поводу этого факта из уст знаменитого публициста и комедиографа, граф Калиостро, ничуть не поморщившись, выпил чай, пузырившийся у него прямо на губах.

Несколько мгновений все молчали, ожидая, очевидно, что с Калиостро что-нибудь случится. Сам же итальянец, улыбаясь, пояснил:

— Я не стал предлагать свой чай вам, господин Бомарше, поскольку вы наверняка отказались бы выпить его. В доказательство того, что это обыкновенное чудо, я могу продемонстрировать вам только себя, живого и здорового. Но в одном, господин Бомарше, вы были правы — все это не сложно. Не сложно для человека, знакомого с потусторонними силами и магическими науками.

Господин Бомарше благоразумно промолчал. Судя по всему, в той области, которая касалась потусторонних сил, загробной жизни, философского камня и четырнадцати способов превращения человека в мышь, знаменитый автор «Женитьбы Фигаро» был совсем не так силен, как в науке владения пером и бумагой. Плотно поужинав, граф Калиостро заметно оживился и повеселел.

— Итак, господа, — сказал он, откидываясь на спинку кресла, — если вы не возражаете, я хотел бы вначале выкурить трубку хорошего табаку, а затем приступить к тому делу, ради которого я и прибыл сюда, в салон гостеприимнейшей госпожи де Сен-Жам.

Его глубокие проницательные глаза сверкали каким-то странным блеском, и Констанции на мгновение стало даже как-то не по себе. Если поначалу ее просто забавляло и временами даже веселило происходившее, то сейчас, с наступлением глубокого вечера, она начала чувствовать какое-то неприятное чувство беспокойства. Нет, она отнюдь не боялась за себя. В конце концов, после всего того, что бывало с ней в этой жизни, граф Калиостро отнюдь не представлял для нее ни малейшей опасности. Скорее, дело было в другом. С некоторых пор Констанция стала бояться всего, что было связано с таинственными потусторонними силами, которые делают человека игрушкой в руках судьбы. Может быть, причиной было то, что во сне к ней часто являлись тени из прошлого — Витторио, Арман, Филипп, Эмиль. Едва ли не всякий раз, как происходило подобное, Констанция поднималась наутро совершенно разбитой и опустошенной.