Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко

— Перед ним и его Департаментом стоят иные задачи, — сказал дядя Костя с неохотой. — Во-первых, в прошлом году Гатаанн Гайрон прибыл к нам открыто и уже поэтому пользовался дипломатическим иммунитетом. А во-вторых, он Лиловый Эхайн, а им нужен был Черный.

— Мой сын был им нужен, — сказала мама недобро.

— Успокойся же, Елена, — строго сказал дядя Костя. — Никто не отнимет у тебя этого балбеса. Никто и никогда. Я клянусь. Тебе что, мало моего слова? Оно кое-что значит в этой Галактике, уж поверь.

Мама не ответила.

— Более того, — продолжал дядя Костя. — Чтобы окончательно закрыть эту тему, мы сегодня выслушаем еще одну историю… но уж, как видно, после завтрака.

Как дядю Костю ни пытали, ни ломали, своей тайны он не выдал, а отделывался только ухмылками да междометиями. Мама даже предположила, что вскорости сам Консул тоже сознается в своем эхайнском происхождении, и будет у нас окончательно не дом, а черт-те что, какой-то эхайнаггский квинквумвират в миниатюре. На что тот возразил, что, мол, до полного квинквумвирата, а по-тамошнему — «Георапренлукша», — не достает еще двух членов, так что было бы логично, что и сама Елена Прекрасная сей же час обнаружит в себе эхайнские корни, да еще, пожалуй, эта чертова кошка, в которой, если судить по градусу ее вредности и гнусному голосу, непременно должно булькать не меньше литра эхайнской крови, но если серьезно, то ему такие глупости, как эхайнский генезис, ни к чему, он и так уже эхайнский аристократ, дай бог всякому, и без того хлопот да забот по исполнению всяких там графских обязанностей перед подданными и императором Нишортунном выше самой высокой крыши… Тут тетя Оля взмолилась, что-де у нее от всех этих эхайнов уже голова трещит, и она была бы признательна, чтобы до конца завтрака, а лучше — до конца дня никто не употреблял в ее присутствии слов, производных от корня «эхайн». С этим согласились все, кроме меня, но моего мнения за этим столом никто особенно и не спрашивал. Мы сидели, пили кофе с пирожными и болтали обо всякой ерунде, на веранде негромко звучала музыка — мой любимый Винченцо Галилей, из-за стенки как умела услаждала наш слух демоническим мявом посаженная под замок Читралекха, а из подвала ей в контрапункте отвечал меланхолическим басом взятый на цепь Фенрис. Все было хорошо. Дядя Костя как бы невзначай обронил, что в Алегрии полным ходом идут приготовления к ежегодному Морскому карнавалу, и что было бы не худо ему выбраться туда со всем семейством на пару деньков. «Ах, Морской карнавал!» — воскликнула тетя Оля и мечтательно закатила глаза. Я тотчас же заныл. Мама сердито попыхтела с полминуты, а потом сказала, что она прекрасно понимает, к чему все клонят, но она еще не готова к тому, чтобы принимать какие-то решения. Дядя Костя неопределенно хмыкнул. «Что ты тут хмыкаешь?! — взъелась на него мама. — Приехал и хмыкает! А я снова должна все менять в своей жизни, которую так долго и старательно устраивала подальше от глаз всяких этих хмыкунов… хмыкецов… хмыкарей!..» Было совершенно ясно, что на самом деле она все давно уже для себя решила, а ерепенится скорее для поддержания реноме своенравной и несговорчивой дамы, чтобы никто, спаси-сохрани, не подумал, что сумел оказать на нее влияние… Тетя Оля, не обращая внимания на их препирательства, заинтересованно расспрашивала меня о местных водоемах, какая в них водится живность, нельзя ли порыбачить или искупаться. «О-бо-жаю ловить рыбу! — восклицала она. — Особенно акул! Но их так мало осталось, что на всякую акулу приходится просить лицензию Департамента охраны природы! Или вот есть еще такая рыба — арапаима, но встречается еще реже… Хорошо, если бы здесь водились неучтенные акулы!» К моему стыду, все мои краеведческие познания были удручающе поверхностны. Я еще мог что-то рассказать о поселковой речке, хотя и не был уверен, что в ней обитала хоть какая-то рыба. С другой стороны, отчего бы ей там и не обитать? Поэтому я, охваченный внезапным и вполне безумным наитием, что-то врал о двухсотлетнем соме, который якобы проживал между опорами деревянного моста и раз в году непременно утаскивал зазевавшуюся утку или даже собаку, об элитных голубых раках, каких в незапамятные времена короля Жигмонда завезли и поселили в ледяных ключах монахи католического монастыря, стены которого еще сохранились по ту сторону леса, о диковинной зеленой форели, поймать которую никому еще не удавалось, хотя видели многие, да практически все жители Чендешфалу… «А много ли здесь жителей?» — спросила тетя Оля, и я окончательно потерялся. Как ей объяснить, что вот уже неизвестно сколько времени мы единственные, кто здесь остался? Но меня выручил дядя Костя. Он посмотрел на свой браслет, сделал значительное лицо — ему не требовалось для этого много усилий — и объявил:

— Пожалуй, пора.

— Что пора? — насторожилась мама.

— Встречать нашего гостя.

— Но я никого не жду.

— Я обещал вам еще одну историю. Но я не обещал, что расскажу ее сам.

— Интере-е-есно! — пропела тетя Оля. — Ну так поспешим! А где намечена встреча?

— Собственно, здесь, — сказал дядя Костя и выжидательно посмотрел на маму. Та молчала. — Мой гость в общих чертах представляет дорогу к дому, но человек он чрезвычайно занятой, а стоянки гравитра я здесь не заметил… и я бы хотел убедиться, что он не заплутает в здешних лесах.

— Что же, он сядет на окраине Чендешфалу? — удивилась мама.

— Нет, на берегу реки, по ту сторону моста. Не того, что деревянный, а того, что каменный. Он сам так пожелал.

— Странная прихоть, — сказала мама. — Ну что ж, пойдемте взглянем, кого ты нам приготовил для сюрприза…

И мы вчетвером отправились встречать гостя.

Впереди шагал дядя Костя, за ним топал я, ощущая на своем локте теплую ладонь тети Оли, слыша ее дыхание, впитывая ее запах. А позади всех, зябко кутаясь в махровую шаль, с самым несчастным видом плелась мама.

И мы сразу увидели гостя.

Его гравитр стоял на песчаной отмели, возле самой воды. Гость с самым озадаченным видом ходил вокруг машины, трогая ее за бока и толкая дверцу, которая всякий раз снова приоткрывалась. С гравитром явно было что-то неладно.

— Ну вот, — объявил дядя Костя, первым ступая на мост. — Прошу любить и жаловать. Директор отдела активного мониторинга Департамента оборонных проектов пан Людвик Забродский собственной персоной. И у него, как всегда, неприятности с земной техникой. Не любит его наша техника, не любит и не понимает. Эй, Людвик! — закричал он. — Что у нас дурного на сей раз?

— Это чертово насекомое… — раздосадованно откликнулся Забродский, несомненно имея в виду гравитр, и посмотрел в нашу сторону.

Не походил он на специалиста по обороне Земли от возможных угроз извне, хоть режьте меня. Маленький, лысоватый, бледный, в мягких помятых штанцах, в невзрачной курточке. Лица на расстоянии было не разобрать.

Но я за сотню шагов, что разделяли нас, почувствовал его взгляд. Как будто меня ткнули острой каленой спицей прямо в лоб.