Из жизни двух городов. Париж и Лондон - Джонатан Конлин

Возможно, не совсем корректно использовать термин flâneur, говоря о творчестве Мерсье, тем более о мистере Зрителе. Впервые этот термин появился в анонимном обозрении Парижского салона 1809 года, озаглавленном «Фланёр на Салоне, или Месье Бездельник». Фигура самого месье Бездельника описана в деталях: имеет годовой доход примерно в 2000 франков, значит, является рантье. Живет на четвертом этаже дома № 7 по улице Флери, недалеко от Лувра. День его описан поминутно. В девять утра он выходит из дома и идет к Лувру, где прокладывают новую улицу. Он подолгу глазеет на прилавки художественных лавок, затем выпивает утреннюю чашку шоколада, разглядывает театральные афиши и болтает со знакомыми актерами, а потом снова углубляется в созерцание офортов и гравюр, пока не наступает время выйти на бульвары:

Около двух часов пополудни он уже на бульварах… и идет к пассажу «Панорама». Он уже обошел все магазины, разглядел все новые шляпки, новые романы, новые игрушки, новые связи, новые прически, новые кареты, новые платья, новые вывески на магазинах. Он не полицейский и не шпион, но он замечает все выбоины на мостовой, все грязные притоны, шаткие навесы и цветочные горшки, готовые свалиться с узких подоконников на головы прохожих.

Однажды, сидя в кафе и прислушиваясь к разговору группы актеров, месье Бездельник решает (как средство борьбы с бессонницей) завести дневник, чтобы записывать туда все, что видит…

После этого фланёр ненадолго скрылся со сцены и снова появился в 1820-е годы в качестве персонажа сразу двух водевилей: одноактной комедии «Фланёр» (Le Flâneur, 1826), и четырехактной — «День фланёра» (Le Journée d’un Flâneur, 1827), поставленных, соответственно, на сценах театров «Порт Сен-Мартен» и «Варьете». В обоих спектаклях фланёр показан рассеянным père de famille — отцом семейства, который растерянно наблюдает за происходящими вокруг него событиями, а в конце даже несправедливо подвергается аресту, потому что случайно оказался слишком близко к месту происшествия.

В обеих комедиях местом действия выбрана улица. В пьесе «Фланёр» на сцене появляются, по крайней мере, семеро торговцев, предлагающих свой товар, а также наряд пехоты, спешащие куда-то рабочие и простой люд. «Да здравствует Париж! — поет главный герой. — Он предстает пред нами как подвижная картина». В 1833 году газета «Фигаро» дала определение фланёра как «человека, посещающего все бесплатные представления, сделавшего улицу своей гостиной, а витрины магазинов — своей мебелью». Путеводители по городу начали использовать название «Фланёр» в рекламных лозунгах.

Рекламу недаром считают наиболее выразительной чертой любой городской улицы: и огромные, тяжеловесные вывески восемнадцатого века, и мигающие и переливающиеся всеми цветами радуги современные неоновые плакаты и цифровые панели создавались для того, чтобы, как рыбок на крючок, ловить взгляды прохожих. Лондон и Париж и в этом вопросе шли впереди других европейских стран. Вывески, выпиленные в виде гигантских животных или пивных кружек, ясно указывали на специфику заведения равно грамотному и неграмотному прохожему. Однако помимо своей основной функции, вывески играли и другую, весьма важную, роль: помогали людям сориентироваться и понять, где именно они находятся. И парижане, и лондонцы без помощи вывесок просто пропали бы, став чужаками в родном квартале — ведь других обозначений на улицах в то время не было. В пору отсутствия номеров домов, а частенько и названий улиц, дорогу в Лондоне и Париже восемнадцатого века чаще всего указывали так: «дойдите до вывески x» или «поверните у вывески y». Если взять для пущей наглядности три наиболее распространенных названия заведений, рассказ о том, как пройти в таверну «Полночная звезда» выглядел бы так: «У «Спящей кошки» поверните налево, затем идите до «Конца света», а там до «Звезды» рукой подать». Так простые вывески превращали даже короткий маршрут в магическое, полное причудливых связей и контрастов путешествие. Любовь к вывескам, игривое использование их тайных значений и символов и тоска по ушедшим в прошлое старинным харчевням — еще одна общая черта в менталитете лондонцев и парижан восемнадцатого-девятнад цатого веков, в особенности фланёров. Месье Бездельник особенно внимательно разглядывает вывески на бульваре; Бодлер, в свою очередь, тоже настаивает, что истинный flâneur должен непременно знать их назубок.

Несмотря на то, что практически старинная вывеска восемнадцатого и даже начала девятнадцатого века не дожила до наших дней, в некоторых районах Лондона еще можно почувствовать магическую атмосферу прежних времен. Многие пабы держатся за старинные названия, а иногда (как, например, в случае с «Ангелом») по названию питейного заведения до сих пор называют целый район. Увы, в Париже эта атмосфера не сохранилась. Власти обеих столиц начали «войну» с вывесками в середине восемнадцатого века. Их можно было понять. Гигантские деревянные или металлические фигуры могли свалиться на голову прохожим и потому представляли реальную угрозу для жизни пешеходов, и к тому же они отвратительно скрипели на ветру. В 1761 году, одновременно в Париже и Лондоне вышли указы, запрещавшие подвешивать вывески на кронштейнах и предписывавшие прикреплять их непосредственно к стене. В Париже за этим указом последовал закон 1768 года о нумерации домов с целью упорядочить городскую топонимику и упростить передвижение по городу. Конечно, одно дело — объявить о своем намерении, пусть даже издать закон, и совсем другое — воплотить его в жизнь. Парижские аристократы противились введению нумерации домов, так как считали, что простой номер на фасаде частного особняка (hôtel particulier) оскорбляет достоинство дворянина. По этой же причине многие представители аристократии отказывались вешать на фасады своих роскошных особняков фонари уличного освещения. Во Франции закон о запрещении висячих вывесок был принят еще раз в 1799 году, и вновь повторен в 1805 году.

Типичными фланёрами восемнадцатого века можно назвать и братьев Шарля-Жермена и Габриэля де Сент-Обена, сыновей зажиточного золотошвея. Братья не только обожали гулять по улицам Парижа, но и показали себя талантливыми художниками. Стиль их карикатур — не такой грубовато-прямолинейный, как у Хогарта, а чуть более галантный, но с английским художником их роднит острый глаз и умение подмечать смешные и нелепые сценки уличной (в их случае бульварной) жизни. Для собственного развлечения братья создали Le Livre des caricatures — «Книгу карикатур» — замечательный по своей выразительности документ, который сейчас находится в коллекции Уолдерстон Мэнор. Большую часть «Книги» занимают эскизы различных узоров, а также чертежи изобретений, образцы политической сатиры и карикатурные изображения. В одной сценке, в частности, изображается процесс приведения в действие закона 1761 года [рис. 13].

Рис. 13. Строить приятно, но еще приятнее разрушать. Шарль-Жермен де Сент-Обен, 1761 г.

На рисунке один из полисменов, согнувшись под тяжестью вывески, изображающей меч и солнце в зените, делает невольный шаг к своему коллеге, который деловито уничтожает огромный металлический сапог. Удивительно, но эти громадные нелепые вывески должны были, очевидно, нравиться утонченным и талантливым братьям Сент-Обен, проводившим многие часы, тщательно копируя работы старых и «новых» парижских мастеров, увиденные ими на аукционах или на ежегодном «Салоне». Видимо, вывески тоже входили в список их эстетических предпочтений. Боннел Торнтон, лондонский журналист, в 1762 году организовавший выставку вывесок лондонских магазинов и питейных заведений, тоже не считал вывески чем-то ниже своего достоинства. Своей замечательной «Большой экспозицией уличных вывесок»[53] он бросил вызов напыщенным «знатокам» в области искусства: ведь они, эти знатоки, заплатили немалые деньги за вход на выставку плебейских вывесок только потому, что ее презентовали как высокое искусство и напечатали красивый каталог. Возможно, обида журналиста была связана с тем, что британские меценаты предпочитали родным художникам итальянских и французских мастеров, считая, что английские художники слишком большие конъюнктурщики, чтобы создавать произведения истинного «галантного искусства». На гравюре Хогарта «Пивная улица» [рис. 14] бедный художник, за неимением других средств для пропитания «малюет вывеску» — работа, которую сам Хогарт также не раз выполнял.