Пир Джона Сатурналла - Лоуренс Норфолк

Огромные буковые столы ломились под тяжестью подносов, блюд, тарелок и чаш. Здесь был представлен весь Пир целиком. Каждое написанное в книге слово, каждый фрукт из садов Беллики, каждый зеленый овощ, произрастающий в долине, каждое бегающее, плавающее и летающее животное. Джон почувствовал, как возбужденно зашевелился в горле демон, когда на него нахлынула мощная волна ароматов и вкусов — как знакомых, познанных в ходе матушкиных уроков на заросшем уступчатом склоне, так и совершенно незнакомых. Он обонял богатые запахи мясных кушаний. Голова кружилась от густых винных паров. Челюсти сводило от сладостей, грудами лежащих на серебряных подносах, и медовых силлабабов, дрожащих в чашах. На языке таяли пирожные с блестящим взбитым маслом. В ушах раздавался хруст сахарных леденцов. Упоительные благоухания конфект и цукатов заполоняли все существо, вытесняя чувство голода и холода. С пожелтелых страниц некончаемой чередой всплывали изысканные блюда, наслаждайся вволю.

— Ты ведь ощущаешь вкус каждого, да?

Джон кивнул.

— Я знала, что так будет. Со дня твоего появления на свет. Мы издревле хранили Пир. Передавали из поколения в поколение.

Джон вспомнил все дни, проведенные в походах вверх-вниз по склону. Все вечера, что он просидел над книгой, с воспаленными от усталости глазами, с пухнущей от незнакомых слов головой.

— Теперь его будешь хранить ты, Джон. Для всех нас.

Слово царапнуло, как шип терновника.

— Для всех?

— Я же говорила. Первый сад был для всех. Мы все некогда были Сатурновым племенем.

Мать опустила взгляд на страницу, и Джон тоже. Поначалу он недоуменно нахмурился, но потом увидел лица.

Они сидели там за столами, мужчины в просторных рубахах и женщины в свободных платьях, с круглощекими и густобровыми лицами, прорисованными поблекшими чернилами. Многолюдное тесное застолье селян… Джон пристально смотрел на них, они пристально смотрели на него. Он почувствовал, как внутри у него опять раскаляется уголек гнева.

Это просто очередная матушкина шутка, подумал мальчик. Прибереженная напоследок загадка. Вот сейчас она улыбнется и все объяснит. Не надо верить всякой старой сказке, которую услышишь… Но Сюзанна молчала, не сводя с него глубоко запавших глаз.

— Мы сберегли Пир для них?

— Для всех них.

При этих словах уголек разгорелся жарче.

— Они просто забыли, вот и все, — продолжала Сюзанна. — Забыли Пир. Забыли, как жили первые мужчины и женщины. В радости и любви…

Но Джон не испытывал ни радости, ни любви. Он словно воочию увидел факел, прочертивший огненную дугу в темноте, и волнующееся море лиц. Увидел Эфраима Клафа, съежившегося под занесенным кулаком. И в следующее мгновение гнев, недавно погашенный целительным пряным вином, полыхнул в нем ярким пламенем.

— Но они прогнали нас! — взорвался Джон. — Сожгли наш дом! Обзывали тебя ведьмой! Они ненавидят нас! Всегда ненавидели!

Горячие слезы обожгли его глаза, но мать покачала головой.

— Тебе еще многому нужно научиться, Джон, — проговорила она, затрудненно дыша. — Преодолевать гнев. И остерегаться других людей. Которые стремятся завладеть Пиром. Которые исказят его природу для своих целей…

— Но Пир наш! — выкрикнул мальчик. — Не их! А наш!

Он вскочил на ноги.

— Подожди, Джонни, я еще не все рассказала…

Но соломенная крыша уже пылала вовсю, и алые огненные языки лизали темноту.

— Жаль, что ты не ведьма! — выпалил он. — Жаль, что ты не отравила их всех!

Джон резко повернулся, вылез из очага и зашагал к каменной арке, слыша за спиной слабый голос матери. Он откинул в сторону жесткий занавес из плюща и через считаные секунды уже с треском продирался через голый подлесок. Голос позади звучал все тише, все глуше:

— Джонни, подожди, я еще не все рассказала…

Он уже довольно всего узнал, с него хватит, мысленно негодовал Джон, пробираясь между низкими ветвями. Повсюду вокруг вздымались темные силуэты каштанов. Лесные запахи плыли в морозном воздухе слоями. Когда призывный голос стих вдали, мальчик опустился на землю.

Ночь выдалась небывало холодная. Скрючившись в яме под ворохом сухих листьев, Джон погрузился в полусон — и опять увидел озаренные факелами лица селян и длинные языки пламени, взмывающие в ночное небо. Ко времени, когда занялась заря, он загнал гнев глубоко внутрь. Туда, где никто не увидит. Даже матушка.

Джон пошел обратно, ведомый нюхом на запах костровой гари. Труба торчала над голыми кронами деревьев, но дыма не было. Верно, ночной запас хвороста закончился, предположил он. В голове вновь зазвучали его сердитые слова и ответы матери. Ответы, которые он не принимал. Она еще не все объяснила. Еще не все рассказала. Хорошо, пускай все растолкует сейчас. А он будет послушно кивать. Джон отодвинул в сторону занавес из плюща.

Закутанная в плащ, матушка лежала на своем обычном месте, лицом к задней стенке очага, с разметанными по земле длинными черными волосами. И в кои-то веки ее не тряс озноб.

— Я вернулся, — сообщил Джон.

Голос громко разнесся среди заброшенных руин, но мать не откликнулась. Мальчик потер озябшие руки. Древняя очажная сажа сегодня пахла как-то иначе.

— Вернулся я, — повторил он.

Но мать не шелохнулась. Порыв ветра взвихрил облачко золы над кострищем, посредине которого лежал темный прямоугольный предмет. Джон нахмурился и шагнул вперед.

Между обугленными крышками переплета все еще оставались почерневшие страницы. Пока Джон, ошалело хлопая глазами, гадал о причинах, побудивших мать уничтожить книгу, сквозь едкий запах сажи пробился еще один запах. Но не горелой бумаги, а чего-то влажного и липкого. В животе у него разлился противный холодок.

— Мама?

Он вспомнил ее вчерашний ласковый голос, свои гневные выпады… Он прочитает ей наизусть всю книгу, решил Джон. Испечет райские хлебцы. Он больше никогда в жизни не произнесет ни единого сердитого слова.

— Мы сохраним Пир для всех, мама, — пообещал Джон. — Как ты сказала.

Они напишут книгу заново, ведь он знает назубок описания всех блюд. Сейчас матушка проснется и покачает головой, укоряя его за вспыльчивость. Потом он возьмет суму и отправится на поиски съестного. Несколько хрустких шагов по заледенелой земле — и Джон опустился на колени рядом с матерью. Но когда он слегка потянул ее за волосы, убирая пряди из холодной золы кострища, голова безжизненно откинулась назад и уставилась на него незрячими глазами.

У мальчика перехватило дыхание. В ноздри ударил запах сырого савана, вдруг облепившего лицо. Свет дня на мгновение померк, словно над лесом пронеслась огромная тень.

Мы сохраним Пир…

Должно быть, она все ждала, когда он вернется. Лежала здесь, заходясь кашлем. Джон наклонился, взял холодную руку и вспомнил, как матушка гладила его по голове, расчесывая пальцами кудри, и как он вздрогнул, когда она случайно задела шишку на затылке. Мальчик обвел взглядом безмолвные деревья и полуразрушенные стены. Поток морозного воздуха вытекал из-за темных стволов и накатывал на него ледяными волнами. Но уголек глубоко внутри горел ровным жаром. Гнев никогда не угаснет в нем, со всей ясностью понял Джон. Безжизненные пальцы матери выскользнули из его руки.