Что такое мышление? Наброски - Андрей Курпатов

Однако эта «диалогическая речь» имеет потенциал, будучи как бы вторично интроецированной, вытолкнуть его личностное «я» (как самостоятельный, самодеятельный интеллектуальный объект) в пространство его собственных размышлений.

147. По существу, в процессе этого своего «внутреннего диалога» с «другими людьми» (соответствующими интеллектуальными объектами его психического пространства) молодой человек на самом деле проговаривает самого себя – тот интеллектуальный объект его же собственного пространства мышления, который потом и станет им – его осознанным личностным «я».

По сути, когда мы говорим о высоком уровне рефлексии, мы говорим как раз об этом – о способности человека воспринимать себя как интеллектуальный объект своего же собственного пространства мышления.

148. Но вернемся к встрече с «реальностью Другого» и проблеме желания чужого желания. Собственно здесь и формируется главное противоречие, принципиально меняющее нарождающееся пространство мышления подростка.

С одной стороны, другой человек является интеллектуальным объектом пространства его мышления, с другой стороны, он, как теперь выясняется, обладает специфическим свойством – обладает собственным желанием, которое необходимо принимать в расчет.

До сих пор никакие интеллектуальные объекты в пространстве мышления подростка не демонстрировали этого загадочного свойства. Только теперь перед ним возникает «некто» (некий интеллектуальный объект), который, будучи, по сути, внутри его головы, не подчиняется его воле.

149. Конечно, нам может казаться, что ничего экстраординарного в этом нет. Например, погода не подчиняется нашей воле, да и учительница в младших классах не делала того, чего мы, возможно, от неё ждали – например, не ставила нам пятерки «просто так».

Но тут важно понять: ни у погоды, ни у учительницы (даже если мы и приписывали им какие-то желания) фактического желания нами не обнаруживалось. То, что они как-то действуют и это не согласуется с нашим желанием, скорее было неким их специфическим свойством, неким неприятным, но неизбежным функционалом, который мог быть нам сам по себе и неприятен, однако у нас не возникало сомнений, что к этому придется просто приноравливаться.

Да, можно было расстраиваться, протестовать, но мы ведь и не выбирали этих «героев своего романа», то есть не требовали от них – внутренне, – чтобы они были какими-то. Какие есть, такие есть, а дальше, даже если недоволен раскладом, ищи решение – минимизируй минусы и максимизируй плюсы.

150. С влюбленностью и желанием всё совсем иначе: тут мы (по крайней мере, нам так кажется) действуем сами, по внутреннему позыву. Не нам всё это выдали – как погоду, учительницу, Землю или стул, но мы сами – своим чувством – выбрали этого человека. Выбрали, а оно не работает.

То, что на самом деле выбрали не мы сами (не наше сознательное, личностное «я»), а наши внутренние состояния, значения (наше, так сказать, «неосознанное»), мы не понимаем. То, что этот, осуществленный как бы нами самими выбор, нам-то как раз и не подчиняется, этого мы не знаем и знать не можем.

151. С другой стороны, тяжесть, массивность нашего личностного «я», параллельно с представленными только что процессами, лишь растет. И потому мы, напротив, всё больше считаем, что всё то, что с нами (и внутри нас) происходит, есть «мои решения», «мой выбор», «мои чувства». Таким образом, проблематизация становится лишь сильнее, а в нас формируются всё более сложные нарративы.

Но любит ли другого человека именно наше «я» как наше представление о нас самих, как такой вот интеллектуальный объект, каковым мы для себя являемся? Или это лишь результат совпадения определённых внешних раздражителей с нашими неосознанными сексуальными фиксациями и предпочтениями?

Да, затем всё это обрастает массой представлений, которыми мы раскрасим это своё состояние «влюбленности», но по сути речь, конечно, идет о сексуальном влечении, которое происходит вне нашего личностного «я» и каких-то его сознательных решений.

152. Если бы мы осознанно и прагматично выбрали себе «объект любви», потом побудили бы себя что-то к нему испытывать, а он бы не ответил нам взаимностью, стали бы мы сокрушаться по этому поводу? Возможно, но это бы не привело нас ни к какому парадоксу или внутреннему противоречию.

Дети практикуют подобную игру: выбирают друг друга, а потом изображают из себя «жениха и невесту, тили-тили тесто». Они воспроизводят социальные игры, их желание – это играть «в свадьбу», «в семью», «в любовь». Это вовсе не желание чужого желания, причем требующего еще и физиологического удовлетворения, а просто имитация некого социального поведения.

153. Конфликт как раз происходит на этой вязкой почве: мы считаем это своим личным выбором – мы выбрали этого человека и любим его, однако эта «любовь с первого взгляда» (даже если и не с первого), конечно, не является нашим сознательным выбором, а наше сознание лишь поставлено в известность о случившемся выборе.

При этом сам «выбранный», вполне возможно, вовсе необязательно заинтересован в нас. В нем встречного «выбора» могло и не случиться, что нам, в свою очередь, не понять – почему он/она не отвечает нам взаимностью, почему он/она нас не хочет, не радуется счастью обрушившейся на него/нее нашей любви? Как нам все это загадочное безобразие согласовать внутри своей головы?

154. Продумаем это ещё раз. В своё время мы встретились с «другим» в возрасте своих трёх лет. В целом это-то и встречей трудно было назвать – так, почувствовали черную кошку в черной комнате. Но по крайней мере, оно – это чувство – стало толчком к тому, что мы как-то, косвенной рекурсией, обнаружили собственное «я».

У нас возникло, по существу, конечно, ложное, чувство, что мы можем как-то управлять окружающим нас миром. Зародившаяся тогда в нас плоскость мышления создала эффект некой нашей отстраненности: есть мир (наши состояния, значения), а есть то, что мы о нем думаем (наши представления, знаки).

Тогда это все тоже проходило через сопротивление, хотя мы и не понимали, кому и почему мы сопротивляемся. По большому счету нам это было нужно лишь затем, чтобы самих себя (свои состояния) взять хоть под какой-то контроль, начать что-то делать со своими состояниями.

С одной стороны, присутствует внешнее давление, с другой – мы пытаемся выразить собственное отношение. Отсюда негативизм, сопротивление, протесты: нам хочется, чтобы нам хотя бы не мешали, и без них ведь сложно – значения со знаками не спаиваются, а тут еще и под руку толкают. Наконец, мы по наивности требуем, чтобы мир был таким, каким мы хотим его видеть, а он не слушается.

Ситуация, какой мы ее видим в подростковом возрасте, сходная, хотя и происходит все это на другом уровне организации.

155. В подростковом возрасте наши состояния (значения) уже в достаточной мере спаяны с нашими представлениями (знаками), мы научились приноравливаться к внешним требованиям, как раз управляя собственными состояниями через мышление.