Тайна горы, или Портрет кузнечика - Татьяна Шипошина

И рассказал еще об одном… ну, почти чуде. Узнав, что Иваныч верующий и художник и что хотел когда-то уйти в монастырь, но его не приняли, батюшка сразу же поинтересовался, не хочет ли тот начать реставрационные работы. Даже не зная, что Иваныч сам уже думал об этом. Вот такое, можно сказать, чудесное совпадение.

— Видимо, вам Бог определил наш монастырь, а не тот, в который вы рвались, — сказал, благославляя Иваныча, батюшка. — Не зря вам в руки далась эта икона… Сколько народу там землю рыло, сокровища искало…

Иваныч и сам понимал, что не зря.

Но ему надо было оформить дела в Москве. А пока батюшка пообещал разузнать у городского начальства, что да как. И можно ли выбить какие-то средства под реставрационные работы. Ведь нельзя начинать такое дело без копейки денег.

— Господь управит, — подбодрил Иваныча священник. — Будет воля Божья — все получится! И деньги найдутся, и руки рабочие.

Осталось только согласиться…

— Священник еще удивлялся, как это наш Саня то место, где икона была зарыта, во сне увидел. Я тоже все хотел у тебя, Саня, спросить: как же это ты увидел, а? — поинтересовался Иваныч.

— Не знаю, — ответил я.

Не мог же я рассказывать про гору…

— А я радовалась, что никто Сане таких вопросов не задает… — вздохнула мама.

— Дух дышит где хочет, — как всегда неожиданно, отреагировала Жанна.

Денис все посматривал на Иваныча, мялся, мялся и наконец спросил о том, что его волновало:

— А денежки? Дадут нам за икону какие-нибудь денежки? Это же клад!

Иваныч ответил совершенно серьезно:

— Да, мы могли бы потребовать… Официально нам принадлежит двадцать пять процентов от стоимости иконы. Учитывая старинную работу, серебряный оклад и драгоценные камни, могла бы неплохая сумма получиться.

— И что? — спросил Денис.

— Мы отказались. В связи с тем, что нашли гораздо большее сокровище.

— Какое? — поинтересовался Васька.

Жанна не удержалась. Она прижала к себе Ваську, взъерошила его волосы и рассмеялась:

— Тебя, дурачок!

Тут все начали шуметь и смеяться. На шум обернулся официант:

— Что-нибудь подать? — склонился он.

— Шампанского! Бутылку! — заказал папа.

— И мороженного! На всех! — заказала Жанна.

— И коньяку пятьдесят грамм. Мне, — заказал Мигель.

— Почему это — тебе? — возразил Иваныч. — Думаю, три по сто — в самый раз.

— Мудрый ты, Иваныч! — воскликнул Мигель. — Сколько тебя знаю — не перестаю удивляться. Вот почему я сам не догадался?

— Ты мыслишь слишком прямолинейно и эгоистично… — вздохнула Жанна.

— Зато дешево и практично! — парировал Мигель. — Я, например, представить не могу, как Иваныч будет по инстанциям ходить и деньги на реставрацию выпрашивать. Особенно здесь, в чужой стране. Кому ты здесь нужен?

— А ты со мной приедешь монастырь восстанавливать? Расписывать стены приедешь? — неожиданно спросил Иваныч, в упор глядя на Мигеля.

— Как фишка ляжет, — отвел глаза Мигель.

— Это не ответ.

— А тебе так сразу все и скажи!

— Хотелось бы.

— Вот выпью свои сто и скажу.

— Хорошо. Я выпью свои сто и подожду, — повел могучими плечами Иваныч.

Мы проводили Дениса и Ваську до обшарпанного двухэтажного здания, стоящего меж чахлых южных деревьев.

На пороге их встретила неприветливого вида тетка — старший воспитатель.

Всклокоченные белые волосы, темные у корней. Одутловатое лицо. Толстая. Голос низкий, прокуренный.

— Явились — не запылились! Беглецы! Недоумки! — обрушила она на ребят водопад ругательных слов.

— Не ваше дело! — огрызнулся Васька.

Честное слово, я бы на такое ответил точно так же!

— Поговори мне! — рявкнула тетка.

Потом тетка повернулась к нам и начала обрабатывать:

— Вы что, хотите их на лето забрать?

— Да, — ответила Жанна.

— И усыновить?

— Да.

— Вы не представляете, какую обузу собираетесь на себя взвалить! Что это за типы! Вот этот, — она почти ткнула пальцем в Ваську, — этот вообще сумасшедший, а тот, старший, дерется, грубит. Слов совершенно не понимает! Асоциальный тип, склонный к бродяжничеству! Даже к воровству!

— А ты его поймала? — буркнул Васька.

— Спасибо, — прервал воспитателя Иваныч. — Мы уже приняли решение. И будем делать то, что решили.

— Еще не поздно переиграть, — возразила тетка. — Директор будет завтра. Это же уголовники! По ним тюрьма плачет!

— А по вам кто-нибудь вообще плачет? — неожиданно для себя самого спросил я. — Хотя бы дома?

Тетка фыркнула:

— Безобразие! Ну, если вы своего так воспитываете! Нет, я директору скажу… Нечего! Нечего им по людям ходить! Пусть сидят, где посажены! Попал в детдом — так не рыпайся! Нечего их баловать!

— Извините, но давать детей или не давать — это не в вашей компетенции, — вышел вперед Иваныч.

Его внушительная фигура подействовала на тетку. Она проворчала:

— Ладно, ладно! Заберете завтра свои сокровища! Мне меньше головной боли будет.

Тут мы переглянулись, вероятно одновременно подумав, что головная боль не оставит эту тетку еще долго.

Потому что у этой тетки, скорей всего, просто больная голова. Независимо от того, кто ее окружает.

Ну а насчет сокровищ — тут она в точку попала, честное слово!

Иваныч и Жанна пошли доделывать дела, Мигель вернулся в лагерь к своей (нашей) докторше, а я двинулся с родителями на съемную квартиру. Мама осталась варить еду, а мы с папой взяли бумагу, краски и направились к морю.

Папа так и сказал мне:

— Все это хорошо, но нельзя забывать и о практике. А она у тебя… увы…

По дороге отец спросил у меня:

— Ты понимаешь, почему мне твои работы не понравились?

— Ну…

Я, честно говоря, не знал, что ответить. Мне самому они не очень нравились.

— А можешь подумать и сказать мне, чем твои работы отличаются от Васькиных?

Опять я не смог выдавить из себя ничего, кроме:

— Ну…

— Понимаешь, Васька, конечно, не умеет рисовать. В общепринятом смысле. Но его душа рвется на бумагу. У него не рисунки. У него — голая душа.

Папа забежал вперед, обернулся и прошел несколько шагов задом наперед, глядя на меня.