Когда уходит друг. Как пережить потерю любимого питомца - Джеффри Муссайефф Массон

В конце этой главы я хотел бы рассказать о двух крысах – Киа и Оре. Это были наши домашние, можно даже сказать, семейные крысы. Мы спасли их из лаборатории в Новой Зеландии и поселили у себя. Знаю, знаю… Крысы никак не ассоциируются с дружбой, но оба наших сына, тогда еще маленькие, сходили по крысам с ума и повсюду таскали их с собой, порой даже в школу. Оказалось, что крысы – очень общительные животные. Иногда мы выпускали их по ночам, а утром находили у себя в ногах. Они любили с нами играть и млели от удовольствия, когда мы легонько потягивали их за тоненькие усики. Декоративные крысы обычно живут не дольше двух лет. Наши дотянули до двух с половиной, и мы оплакивали их смерть всей семьей, а дети вообще были безутешны. Сейчас моим сыновьям двадцать три и восемнадцать, но периодически они вспоминают о Киа и Оре и их проделках. Так что да, мы горевали по крысам, как Чарли тосковал по своим убитым медведям, Вал – по вомбату, Ким – по индюшкам, а Лорин – по попугаям; и этого не стоит стесняться. Можно сказать, что скорбь делает нас человеком, но также можно сказать, что скорбь делает нас всего лишь другим животным.

Объяснить ребенку смерть домашнего питомца так же сложно, как смерть человека, да и смерть вообще. Особенно если учесть привязанность детей к животным. Собаки или кошки ближе детям, чем взрослые. Когда мы жили в Палм-Спрингс, нашего любимого вельш-корги сбила машина. Он погиб на месте. Я тогда был ребенком и оторопело смотрел на безжизненное тело. Только что мы с ним бежали по пустыне, а теперь он лежит и не шевелится. Секундой ранее он был моим лучшим другом, а теперь не отвечает на мой зов. Ничто не предвещало, что весь мой мир перевернется в одно мгновение. Не помню, какие умные слова вылетали из уст взрослых, да это и не важно. Мой пес умер. Они не могли вернуть его назад. Внезапно я понял, что мои родители – бессильны. Ничто не могло меня утешить.

Даже родители-атеисты говорят детям, что их питомец ушел в другой мир, где будет их ждать. Они считают, что делают доброе дело. Но верят ли этому дети? Набожные люди – да, и, наверное, им становится чуть легче. Я – неверующий, и с моей стороны было бы лицемерием рассуждать с детьми на тему загробной жизни их любимых питомцев. Спустя много лет они поймут, что я убеждал их в чем-то, во что сам не верю, и будут очень недовольны: «Ты сказал, что мы с Бенджи встретимся, а это неправда. Зачем ты нас обманул?»

Здесь мы подходим к сути проблемы смерти. Это абсолют, пустота, и любая попытка осознать ее обречена. Смерть непостижима для нашего ума. Никто не сможет понять абсолютное ничто. Примо Леви, великий, а в моих глазах величайший итальянский автор, писавший о холокосте, собрал в последней книге «The Search for Roots» («В поисках корней») антологию своих любимых текстов. Один из них, «The Search for Black Holes» («В поисках черных дыр»), принадлежит астрофизику из Принстона Кипу Торну[60]. Леви снабдил текст предисловием: «Мы не только не центр вселенной. Вселенная вообще не создана для людей. Она враждебна, жестока, чужда. Человек несоизмеримо мал, слаб и одинок». Но почему, спросите вы, Примо Леви посчитал этот текст базовым для манифестации своего мировоззрения? Кажется, я знаю ответ.

Примо Леви вместе с другими евреями попал в Освенцим. Однажды, умирая от жажды, он увидел свисавшую за окном барака сосульку и потянулся за ней. Дежуривший снаружи эсэсовец прикладом автомата отбил ему руку. Порой мне кажется, что все люди в мире делятся только на две категории: с оружием и без. Леви был потрясен. Он немного говорил по-немецки и наивно спросил: «Warum?» («Почему?»). Ответ офицера стал одной из самых известных цитат холокоста: «Hier ist kein warum» («Здесь нет никаких “почему”»). Леви никогда не забывал эти жестокие, но точные слова и позднее применил их ко всему холокосту. Почему? Как такое могло произойти? Или почему небеса не темнели? («Why Did the Heavens Not Darken» – именно так назвал книгу о холокосте Арно Майер.) Леви много писал, но еще больше размышлял. Результатом стал вывод, что ответа нет или же ответ, как черная дыра во Вселенной, за пределами нашего понимания.

И еще одна мысль – для детей бесполезная, а для взрослых порой очень удобная: в космическом масштабе человек настолько крошечное и незначительное существо, что даже такой кошмар по людским меркам, как холокост, даже убийство шести миллионов евреев и миллионов неевреев постигнет забвение. Миллиарды лет спустя – менее чем через секунду с точки зрения Вселенной – об этих ужасах никто не вспомнит.

Ребенка, горюющего по своему четвероногому другу, это не утешит, да и было бы жестоко сказать такое. На траурной церемонии вы тоже вряд ли будете желанным гостем с такими идеями, особенно если захотите ими поделиться. Кстати… Траурная церемония. Возможно, это подсказка, как помочь ребенку пережить смерть любимца: почтить его память. Церемония, на которую собираются люди, знавшие питомца, поможет детям понять, что они не одиноки в своем горе. Что это здоровое и благородное чувство, которое можно разделить с другими. Что не надо стыдиться слез. Кладбища домашних животных выглядят все более изощренно – посмотрите, сколько способов напомнить о том, что скрыто под покровом реальности. Я расскажу об этом в главе, посвященной увековечиванию памяти наших друзей-животных.

Важно показать ребенку, что смерь животного – такое же серьезное событие, как и смерть человека. И речь не только о собаках и кошках. Смерть птицы, ручной мыши или крысы, хомяка, песчанки или морской свинки, даже иглобрюха способна оказать сильное влияние на ребенка и иногда травмировать его. Это не повод для насмешек и обесценивания («подумаешь, всего лишь рыбка»). Мы должны придать событию такую торжественность, с какой его воспринимает ребенок. Попробуйте прочитать ему что-нибудь подходящее. Мне сразу вспоминаются стихотворения «Рыба» Элизабет Бишоп (с замечательными последними строками: «Пока все / не стало радугой, радугой, радугой! / И я отпустила свою рыбу»); «Wessex» («Уэссекс») Томаса Харди[61], красивые строки из «My Dog Tulip» («Моя собака Тюльпан»)[62] Дж. Р. Экерли, стихи Байрона, написанные на смерть его ньюфаундлена Ботсвана[63], «Флаш: биографический очерк»[64] Вирджинии Вулф и многие другие.