Лохless. Повесть о настоящей жизни. Народный роман-пародия - Алексей Швецов

– Молодец, Володька! — радуется на том конце он. — Понимаешь, старичок, работа — оно, конечно, работа. Но всегда приятнее делать что-то со своими ребятами. Я рад, что ты принял правильное решение.

Далее он долго распространяется на тему того, что свои ребята завсегда лучше чужих, неконкретных пацанов. Я прерываю его эпические дифирамбы и спрашиваю о том, когда и где мы могли бы встретиться, чтобы я и мой друг пощупали, типа, посмотрели все своими глазами.

– А твой друг, кто он? Надежный старик?

– Надежней не бывает! — уверяю я его. — Вот когда тебе очень трудно бывает и страшно, о чем ты сразу думаешь?

– Когда страшно?

– Когда жуть, как страшно.

– Если честно, старикан, когда мне так страшно, я думаю о туалетной бумаге.

– Считай, что ты ее уже имеешь, — смеюсь я. — Мой друг — специалист именно в этой сфере. Владислав сидит на туалетной бумаге. Да ты его должен знать!

– Владислав. Владислав. Это не тот ли Владислав, что поехал к сестре на бракосочетание в Малый Углянец, а попал на Нижнюю Масловку, где его быстренько женили на дочери заведующего свинофермой?

– Нет, Саш, не тот. Того звали Ярослав.

– Да какая разница?

– В принципе никакой, — подтверждаю я.

– Этот твой Владислав женат?

– Женат.

– Ну, значит, такой же дурак. И стало быть, я его знаю.

Затем он мне диктует адрес, мы с ним прощаемся, и я тут же перезваниваю Владу. Передаю ему содержание беседы, диктую адрес и отключаюсь.

Я смотрю на часы. Около полудня. На работу идти уже поздно, да и неохота. Смотрю на движение мужского муравейника, и такой меня разбирает смех, что проходящие мимо граждане в испуге шарахаются от меня. Мне хочется стать ближе им всем. Взять бутылку водки, выпить где-нибудь на стройке из одного стакана, как тот грузчик из моих снов, поговорить с кем-нибудь по душам о чем-нибудь возвышенном. Но мне нельзя — я за рулем. Вместо этого покупаю чебурек. Обычный чебурек! И с щенячьим восторгом сжираю эту котятину в пригорелом тесте. Жир течет у меня по рукам и лицу, но я этого не замечаю. Я восторженно хохочу. Я отождествляю себя с Мининым и Пожарским, которые вот так же, поев чебуреков, почувствовали свое единение с народом.

Потом закуриваю, стараясь подавить чебуречную отрыжку, и набираю телефон Аллы. С этой святой девушкой я встречаюсь уже больше года. Перекинувшись банальными фразами о прекрасной погоде, я перехожу к главному:

– Аллочка, детка, как у тебя дела? Есть что-нибудь перекусить?

– Найдется, обжора. Как твои дела?

– На букву «Х».

– Это значит «хорошо»?

– Нет. Это значит «хочу тебя»!

– Приезжай.

– Еду. Через полчаса буду.

Я выруливаю со стоянки и попадаю в вялотекущий автомобильный поток. Я начинаю понимать, что за полчаса, о которых я сказал Алле, мне не добраться до ее дома. Я еду или, вернее сказать, ползу по Ленинскому проспекту и наконец выворачиваю на Садовое кольцо. На Садовом поток движется быстрее, но все равно очень медленно. И, что самое страшное, я начинаю чувствовать внутриутробное действие чебурека. В животе все предательски завозилось, и я четко чувствую первые позывы яростных атак со стороны невинно убиенной кошки. Урчание моего живота заглушает городской шум, и, чтобы не угореть от этого урчания, я реально вынужден открыть окно и глотать этот раскаленный и расплавленный воздух асфальта и выхлопных газов, присущий всем крупным городам. Я очень хочу прогуляться! Но не могу же я бросить машину посреди проезжей части и уйти в поисках туалета. «За близость к народу и единение с ним надо платить, — думаю я. — На хера я вообще ел эти гребаные чебуреки?!» Уже хочется плюнуть на все, перестать заморачиваться и сделать этот смелый поступок. Перейти свой Рубикон — стянуть штаны и облегчиться прямо на мостовую. Но я пересиливаю себя и продолжаю плестись в общем потоке, тем более что сегодня просто потрясающий день.

И вот я уже за два квартала от дома Аллы. Через несколько томительных минут я оказываюсь на финишной прямой. Еще немного, еще чуть-чуть. Мне кажется, что я на время потерял сознание. Я начинаю ощущать свое «я», вбегающим в подъезд дома Аллы. Не дожидаясь лифта, я, как влюбленный воробушек, одним движением впархиваю на второй этаж и звоню/стучу/колочу ногами в дверь.

– Привет, — говорит она мне, подставляя губы для поцелуя.

Я молча проношусь мимо к спасительной двери туалета. Снимаю штаны и начинаю тоньше ощущать всю свою ничтожность. Глубже чувствовать свою зависимость. Мы — рабы! Рабы унитазов! Раздался звук покидающего мое тело чебурека. Звук резкий, громкий и страшно неприятный.

– У тебя все в порядке? — Тревожный голос Аллы выводит меня из раздумий.

Элементарный вопрос ставит меня в тупик. Становится неловко. А ведь я не делаю ничего предосудительного.

– Не волнуйся, все хорошо, — натужно отвечаю я.

Наконец я чувствую облегчение. Это как снять грех с души. День снова кажется радостным и важным. Я нахожу туалетную бумагу, вспоминаю Влада и смеюсь. Приведя себя в порядок, я беспечно оглядываюсь по сторонам. Под рукомойником замечаю нелепую в этом месте деталь туалета. Я поднимаю это. В руках у меня оказываются трусы. Мужские трусы.

– Это же мужские трусы! — пчелиным ядом проносится мысль в голове. — Откуда они? Зачем?

Я тупо примеряю черные сатиновые трусы. Нет. Они явно не мои. У меня таких нет. Да и размер не мой. Только обладатель перманентно арбузного пуза мог оставить их здесь. С гадливым чувством я стягиваю с себя чужие трусы и мою руки.

Я застаю Аллу в тревожном ожидании возле двери туалета.

– Все в порядке?

От ее заботливости веет фальшью и чужими сатиновыми трусами.

– Чье это? — спрашиваю я вместо приветствия.

Преступно-голубые глаза Аллы округляются от удивления и становятся похожими на сторублевые банкноты.

– Уж не думаешь ли ты, что это мои и я могу носить такое? Ко мне вчера вечером Самойлова приходила. Может быть, забыла в растерянности. У нее там на работе неприятности какие-то.

– Алла, посмотри внимательно. Это мужские трусы.

– А-а, мужские, — разочарованно протягивает Алла и беспечно машет рукой. — Так это сантехник заходил. У них какая-то плановая проверка.

– А зачем он трусы оставил?

– Слушай, я за ним не подглядывала. Ты, надеюсь, понимаешь, что порядочная девушка не будет подсматривать за чужим ей мужчиной. Если хочешь, я спрошу у него, если он вдруг еще раз появится.

Я бросаю чуждые в этом доме трусы назад в туалет и целую Аллочку в губы:

– Прости. Я сам не свой сегодня.

– Ты меня не любишь, — сложив губки бантиком, капризничает она.