Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки - Сергей Мельгунов

Решают вызвать Бенкендорфа, который отказывает в требовании Масловскому. Пререкания… Масловский грозит двинуть семеновцев… «Судьба Времен. Правительства, бывшей династии, всей России, наконец, снова станет на карту…» Бенкендорф «уступил насилие». Установили, что Император пройдет мимо Масловского на перекрестке двух коридоров. Сам автор воспоминаний признает, что вид у него был «разинский». «Ведь со дня переворота почти не приходилось раздеваться. Небритый, в тулупе, с приставшей к нему соломой, в папахе, из которой выбивались слежавшиеся всклокоченные волосы… И браунинг, торчащий из кармана, с которого стоящий слева Долгорукий не сводил глаз… Послышались быстрые шаги, на перекрестке появился Царь с измученным лицом, он остановился и постоял, словно в нерешительности, затем двинулся к нашей группе. Казалось, он сейчас заговорит. Мы смотрели в упор, в глаза друг другу, сближаясь с каждым его шагом… Была мертвая тишина». Мстиславский прочел в глубине зрачков Императора словно огнем колыхнувшуюся, яркую смертную злобу. Офицеры снова вздрогнули… «Николай приостановился… и, круто повернувшись, быстро пошел назад…» Я выпростал засунутую за пояс правую руку, приложил ее к папахе, прощаясь с придворными и… двинулся в обратный путь. Офицеры молчали. «Вы напрасно не сняли папахи, – укоризненно сказал один из них в вестибюле: – Государь, видимо, хотел заговорить с вами, но когда увидел, как вы стоите…»

Что правда, что беллетристический вымысел в картинном изображении Мстиславского?.. Его рассказу можно противопоставить лишь короткое показание Кобылинского, рассказ Коцебу в передаче Карабчевского и отметку в дневнике Бенкендорфа. «Явился ко мне какой-то неизвестный, – показывал Кобылинский позже следователю в Екатеринбурге, – и назвавшись Масловским, предъявил мне требование Петербургского Исп. Ком. Совета Раб. и Сов. Деп. Человек, назвавший себе Масловским, был одет в форму чиновника… Требование Исп. Ком. было подписано… членом Госуд. Думы Чхеидзе, оно имело надлежащую печать. Назвавший себя Масловским заявил мне, что должен сейчас же взять Государя и доставить его в Петропавловскую крепость. Я категорически заявил Масловскому, что допустить этого не могу. Тогда он мне сказал: “Ну, полковник, знайте, что кровь, которая сейчас прольется, падет на вашу голову…” – “Ну, что же делать, падет… так падет… Исполнить не могу…” – Он ушел… Я думал, что он совсем ушел. Но он, оказывается, все-таки отправился во дворец. Там его встретил командир первого полка капитан Аксюта. Он показал ему требование и заявил, что желает видеть Государя. Осмотрев его карманы, Аксюта показал ему Государя так, что он Государя видел, а Государь его – нет. Об этом я тогда же сообщил в штаб. Мои действия были одобрены». По отметке в дневнике Бенкендорфа какой то «Манковский, прибывший из Петербурга, желал увидеть Царя, чтобы уверить своих «mandataries» в том, что Царь находится действительно в Александровском дворце». Тогда Бенкендорф попросил Царя пройти по коридору[43].

По словам Коцебу, давнего хорошего знакомого Карабчевского, при появлении Масловского он переговорил с солдатами караульного отряда о том, чтобы в случае надобности с орудием отразить попытку захватить Царя, но упомянутый прапорщик взялся «уладить дело» мирным путем. Масловский – «как-то сразу сдал». Тогда было решено с согласия Коцебу показать Царя для того, чтобы Масловский убедился, что слух об его исчезновении ложен. Николай II пересек коридор. Как передавал Коцебу, Масловский, при появлении Царя, пока он не скрылся, все время дрожал, как в лихорадке, и весь изменился в лице».

Удостоверившись, что Государь арестован, Масловский ушел – заносит в дневник на другой день Нарышкина.

Мне кажется, что из рассказа самого советского эмиссара, если отбросить явно революционные прикрасы, с полной очевидностью вытекает, что уступчивость самоуверенного эмиссара объясняется тем, что произвести арест оказалось фактически для него невозможным. Встретивши решительный отпор со стороны караула, считавшего своей обязанностью выполнять приказания лишь ген. Корнилова (хотя караул и принадлежал к тому составу 2-го стрелк. полка, на революционность которого возлагали надежды, Мстиславский нашел выход в компромиссе, принятом охраной, «во избежание кровопролития». Признав, что Царь находится под надежным караулом, в своем революционном чувстве Мстиславский был удовлетворен и счел свою миссию выполненной. Мстиславский не захватил Царя «только потому, что в последнюю минуту он растерялся» – как утверждал Керенский в своих показаниях Соколову[44].

Только под вечер вернулась советская экспедиция в Петербург и в Исполн. Комитете Мстиславский узнал о состоявшемся с правительством соглашении. Смысл его, по докладу Чхеидзе, протокол передал так: «Тов. Чхеидзе докладывает, что Николай II уже прибыл в Царское Село. Под давлением Исполн. Ком. Врем. Прав. отказалось от мысли разрешить Николаю Романову выехать в Англию без особого на то согласия Исп. Ком. Временно он оставлен в Царском Селе. Времен. Правит. и министр юстиции Керенский гарантируют, что он никуда не уйдет. Врем. Прав. согласно, чтобы Исполн. Ком. назначил в Царское Село своего комиссара для надзора, дабы Николай II никуда не уехал. В дальнейшем вопрос о Николае Романове будет разрешен по соглашению с Исп. Ком. Заслушав этот доклад, Исп. Ком. постановил снять охрану с вокзалов, кроме Царскосельского вокзала, послать комиссаров в Царское Село и на станцию Тосно, окончательный же вопрос о Николае II обсудить и решить завтра. Кроме того, решено принять меры, чтобы в будущем можно было быстрее производить мобилизацию воинских частей». Комиссаром в Царское Село на этом собрании был избран Мстиславский – так он утверждает. Тут же ему был вручен мандат на «арест и содержание под стражей особ бывшей императорской фамилии». Мстиславский с подчеркнутостью говорит, что он отказался от предложенной чести наотрез: «Съездить в Царское, как ездили мы 9 марта, и быть комиссаром по арестованию не одно и то же». Отказ Мстиславского протокол не зарегистрировал, но и в этом, как и в последующих заседаниях, никаких комиссаров больше не избиралось. Не наступило и того «завтра», о котором говорит протокол. Наваждение, охватившее Исполн. Ком., прошло[45]. Получив гарантию от правительства, никогда уже впредь Исполн. Ком. не возвращался к судьбе царской семьи. Никто не вспоминал, что Исп. Ком. требовал не только ареста Николая II и Алекс. Фед., но и всех членов династии. Во всяком случае официальные протоколы этого не отмечали.

Завершением советской эпопеи с арестом бывш. Императора надо считать заседание совета 10 марта, на котором Соколов дал как бы формальный отчет от имени Исполн. Ком. В отчете были черты, заслуживающие внимания: «Вчера, – говорил Соколов – стало известно, что Временное Правительство изъявило согласие на отъезд Николая II в Англию и даже вступило об этом в переговоры с британскими властями без согласия и без ведома Испол. Ком. Совета Р. Д. [46]. При таких условиях мы решили действовать самостоятельно. Мы мобилизовали все находящиеся под нашим влиянием воинские части и поставили дело так, чтобы Николай II фактически не мог уехать из Царского Села без нашего согласия. По линиям жел. дорог были разосланы соответствующие телеграммы, призывающие железнодор. рабочих и начальников станций задержать поезд Николая II, буде таковой уйдет. На этом мы, однако, не успокоились, мы командировали своего комиссара на Царскосельский вокзал и в Царское Село, отрядив соответствующее количество воинских сил с броневыми автомобилями, и окружили Александровский дворец плотным кольцом[47]. Этим путем мы поставили Николая II в невозможность уехать из-под нашего надзора. Затем мы вступили в переговоры с Врем. Правят., которое санкционировало наши предприятия (в другом газетном отчете сказано: после некоторых колебаний). В настоящее время бывший Царь находится не только под надзором Времен. Прав., но и под нашим надзором. Однако арестом Николая II не исчерпывается вопрос о династии. Мы должны обсудить не только политические права бывшего Царя, но и его имущественные права. У Николая II есть целый ряд имуществ в пределах России и огромные денежные суммы в английском и других иностранных банках. Надо перед его высылкой решить вопрос об его имуществе. Когда мы выясним, какое имущество может быть признано его личным и какое следует считать произвольно захваченным у государства, только тогда мы выскажемся о дальнейшем».