Ложь во имя любви - Розмари Роджерс

Грубая холстина, выстиранная в морской воде с применением дешевого мыла, резала ей тело, особенно на шее и на талии. Устав мерить шагами каюту, Мариса плюхнулась в кресло и схватила томик Шекспира в потертой кожаной обложке. Раньше ее завораживали эти пьесы, и теперь она перелистывала страницы в поисках места, где прервала чтение в последний раз. Оставалось гадать, каким образом у хмурого капитана Челленджера оказалась подобная книга. Она не могла себе представить, чтобы он уделял время спокойному чтению; тем не менее книга определенно видала виды, как и сборник стихов некоего Джона Донна, также обнаруженный ею на капитанском столе.

Внезапно ей в глаза бросилась надпись на иллюстрации рядом с заглавием, которую она почему-то не замечала прежде: «Inopem me copia fecit», что в переводе с латыни означало: «Изобилие – путь к нищете». Почерк был явно не его, а женский, чернила сильно выцвели. Внизу стояла подпись: «Пегги». Кто такая Пегги, как он с ней связан?

Мариса не преминула спросить капитана об этом, когда он вернулся в каюту, введя шхуну в гавань и закрепив ее на якоре. У него был усталый, угрюмый вид, и он не проронил ни единого слова. Плюхнувшись на койку, он принялся стягивать сапоги.

– Кто такая Пегги? Твоя жена? – Только сейчас ей пришло в голову, что он может оказаться женатым. Впрочем, какое ей до этого дело: ее собственное положение и так хуже некуда. Любовница!..

Не выпуская из рук мокрый сапог, он недоуменно вскинул голову, потом насупился:

– Что?

– Я спросила, кто такая Пегги – твоя жена или одна из любовниц?

Его лицо побелело и так исказилось от злобы, что Мариса отшатнулась и прижалась спиной к переборке.

– Ах ты, проклятая шпионка! – тихо прорычал он сквозь зубы. – Что за любопытство? Где ты?..

Она выронила книгу из трясущихся рук. Воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца. Мариса все так же прижималась спиной к переборке, не смея взглянуть на Доминика. Господи, угораздило же ее открыть рот! У него был такой злобный вид, что он вполне мог удушить ее голыми руками.

Внезапно он произнес совершенно спокойным тоном:

– Пегги – имя моей матери. Жены у меня нет, и я не собираюсь надевать себе на шею брачный хомут. Поняла?

Только теперь она осмелилась поднять на него глаза, вызвав у него неприятный грубый хохот.

– Глаза у тебя что блюдца! Неужели я наконец-то нагнал на тебя страху? – Прежде чем она нашлась с ответом, он встал, в два шага пересек каюту и схватил ее за плечи. – Больше никогда не задавай мне личных вопросов, детка. Тебе могут не понравиться мои ответы.

– Я не хотела… – пролепетала она заикаясь.

Он притянул ее к себе и прижал к груди, как будто стремился успокоить, прежде напугав до полусмерти.

– Ничего. Тут нет твоей вины, просто я всегда хожу чернее тучи. Тебе будет только лучше, если каждый из нас пойдет своей дорогой.

Мариса больше не отважилась задавать ему вопросы. Он подхватил ее на руки и отнес на койку. В этот раз он раздевал ее с поразительной нежностью; потом, лежа с ней рядом, он гладил ее трепещущее тело так, словно хотел навсегда запомнить.

– Ты так и не познала страсть? – еле слышно спросил он. – Я не гожусь на роль учителя, так как слишком нетерпелив и эгоистичен, хотя порой, когда ты лежишь рядом и трепещешь, как кролик в силках, я начинаю подумывать…

Он обращался скорее к самому себе, чем к ней. Она гадала, в чем причина такого перепада в его настроении. Возможно, он вздохнет с облегчением, избавившись от нее; о себе она знала наверняка, что с радостью получит в собственное распоряжение свое тело.

Сейчас, ощущая знакомые признаки желания по тому, как он прижимается губами к вене, бьющейся у нее на шее, Мариса покорно ждала, что он овладеет ею без лишних слов. Видимо, это будет в последний раз. Завтра каждый пойдет своей дорогой, как он и предупреждал. Однако ожидания обманули ее: тихонько чертыхнувшись, капитан отодвинулся.

Она недоверчиво посмотрела на него, когда он встал и принялся одеваться.

– Куда ты? – спросила она и тут же прикусила язык.

Ответ прозвучал со знакомой суровостью:

– На палубу, подышать. Я отпустил большую часть команды на берег: ведь они были лишены утешения, которое было при мне в твоем лице, на протяжении этих недель. Пора сменить Бенсона и занять место на вахте. – Облачившись в грубый плащ, он оглянулся на нее. В его глазах ничего нельзя было прочесть. – Спи. Этой ночью тебе нужно хорошо отдохнуть.

Она приподнялась на локте, изумленная и испуганная столь внезапными переменами в его настроении.

– А завтра?.. – спросила она запинаясь и услышала в ответ насмешливые слова:

– Завтра я переправлю тебя на берег, и ты избавишься от меня, как мечтала. Тебе не придется долго подыскивать нового покровителя. Надеюсь, он окажется добрее и терпеливее меня. Спокойной ночи, цыганочка!

Следующий день получился донельзя суматошным. Мариса чувствовала себя сомнамбулой. Ночью она почти не сомкнула глаз, мучаясь тревожными мыслями. Ей не хватало ощущения движения корабля по волнам, койка казалась холодной и слишком просторной.

Когда за ней явился Дональд, она с трудом поднялась. Он нетерпеливо цокал языком, стоя к ней спиной, пока она промывала холодной водой заспанные глаза и натягивала единственную имевшуюся в ее распоряжении одежду. Капитан натешился своей любовницей, и она снова превращалась в юнгу. Он даже не соизволил с ней попрощаться; семеня за Дональдом по палубе и жмурясь с непривычки от дневного света, Мариса так и не увидела Доминика.

Дональд торопил ее и все время повторял, чтобы она поглубже натянула на голову шерстяной берет. Слишком усталая и смущенная, чтобы о чем-то спрашивать, она покорно следовала за ним, почти безразличная к тому, куда он ее ведет. Главным для нее было то, что она достигла Франции живой и невредимой, пусть и несколько потрепанной плаванием. На губах у нее появилась невольная горькая улыбка, и Дональд, заметив это, покачал головой. Бедное дитя, несчастное обманутое создание! Что будет с ней теперь? Капитан поступил с ней бесчеловечно; видимо, он продолжает давать уроки всем обманщицам-женщинам скопом. «Мне не следовало приводить ее на «Челленджер»! – бранил себя Дональд. – Девочке было бы куда лучше в испанском сиротском приюте, хотя бы в этом их папистском монастыре…»

Бедняга, впрочем, обвинял в происходящем не только себя, капитана он ругал еще больше. Он уже пошел на риск и высказался начистоту, не побоявшись вызвать у капитана приступ ярости и навлечь на себя наказание.

«Не надо было затаскивать ее на мой корабль, старина, – ответил ему Доминик Челленджер безжалостно, – если тебе хотелось спасти ее от меня! – Пожав плечами и как бы извиняясь за свою невыдержанность, он добавил: – К тому же кто-то должен был быть у нее первым! Или ты считаешь, что она рвалась во Францию только для того, чтобы сохранить честь?»