Стереть из памяти - Людмила Мартова

нежно обнимает ее за плечи. Вот они стоят на улочке, ведущей к домам, он что-то говорит, а соседская девушка внимательно слушает, с нежностью и покорностью глядя в его лицо. Вот бабушка говорит, какой красавицей выросла Регинка, а дед хмуро отмалчивается, а потом резко переводит разговор на другое.

Ее дед, умница, красавец, честный человек и отличный семьянин, минимум четыре года спал с соседской девчонкой, годящейся ему во внучки, успешно скрывал их связь от всей округи и убил ее из ревности, когда понял, что она уплывает у него из рук. Так выглядела горькая, ужасающая, бьющая под дых правда, с которой теперь предстояло жить.

В тягостном молчании они доехали до дома Антона. Лика прошла в дом, подошла к столу, достала из подставки нож с берестяной ручкой.

– Откуда он у тебя?

– Мы с Андреем Сергеевичем сделали. То есть делал он, конечно, я только смотрел. Мне восемь лет было, так что помогал я, сама понимаешь, немного. Он меня привечал, ты же помнишь, и в его мастерскую я входил затаив дыхание. Он любил делать ножи, и я помню, как Анна Ивановна ругалась, что в доме от них уже не повернуться. Но он все равно их делал и раздаривал всей округе.

– Нам нужно узнать, что тогда случилось, – заявила Лика твердо. – Иначе я не смогу с этим жить. Ты можешь через Спиридонова достать из архива то старое дело?

Антон улыбнулся.

– Для этого мне не нужен Спиридонов. Я легко взломаю любую базу данных и влезу в любой архив. Не переживай, мне нужно пару часов, и дело мы достанем. Что еще?

– Нужно найти Катьку, младшую сестру Регины. Она знала, с кем именно встречалась ее сестра. Более того, была влюблена в того же человека и страшно Регине завидовала. Говорила, что все равно его отобьет. Мол, рано или поздно он Регине надоест, а она к тому моменту станет старше и красивее, и тогда этот человек будет принадлежать ей. Если речь шла про деда, Катька это подтвердит.

– Хорошо, я найду. Базы загсов ломаются легче, чем полицейские, так что это дело, как говаривал Холмс, на одну трубку. Еще распоряжения будут?

– Нужно найти родственников Марлицкого. Он ровесник моего деда, то есть сейчас ему должно быть восемьдесят четыре года. Сам он вряд ли жив, а вот дети и внуки наверняка остались. Вдруг он когда-нибудь рассказывал им про должностное преступление, на которое пошел ради друга, а может, ради женщины, которую безответно любил всю жизнь.

– Ладно, я все сделаю. Вот только пообещай мне, что ты не будешь убиваться из-за скоропалительных выводов, которые поспешила сделать. Еще ничего не ясно. И лично я не верю, что твой дед мог совершить убийство. В моей памяти он остался удивительно светлым человеком.

– Антон! – закричала Лика. – Ты был восьмилетним ребенком!

Горе прорвало плотину, выстроенную достоинством, и она горько зарыдала, не в силах больше сдерживаться. Таланов шагнул к ней, обнял, прижал ее голову к своей груди, словно Лика маленький ребенок, а он взрослый, умудренный жизнью, опытный мужчина. А может, так оно и есть. Мальчик, которого она кормила кашей, вырос, и теперь от него пахло чем-то очень мужским, заставляя голову кружиться от этого аромата.

– Тихо-тихо, – приговаривал он, покачивая ее, словно маленькую девочку, – ничего пока не случилось. Мы во всем разберемся. И, по крайней мере, у твоего деда есть один неоспоримый аргумент в свою защиту.

– Какой? – с надеждой спросила Лика, задирая вверх залитое слезами лицо.

– Он уже двадцать лет как мертв. И точно не может быть причастен к тем двум трупам, которые ты нашла сначала на пляже, а потом в бассейне.

– А может, и не было никаких трупов? – задумчиво сказала Лика. Высвобождаться из кольца его рук ей почему-то не хотелось. Хорошо ей было в этом кольце, спокойно. – Может, это и правда игры моего подсознания, которое противится той страшной правде, которая лезет из его глубин. Может, мне действительно все привиделось. И трупы, и то, что кто-то ударил меня по голове? А на самом деле я просто поскользнулась и упала. Прав Константин Ливерьевич.

– Кстати, Луша, а он не мог быть тем самым человеком, с которым у Регины был роман? В конце концов, твоему деду тогда было уже за шестьдесят, а Благушину тридцать пять. Гораздо более подходящая партия для двадцатилетней девчонки. Да и Катьке в него было влюбиться проще. Учитель, как никак. Все девчонки влюбляются в своих учителей.

– Теоретически мог, – согласилась Лика, подумав. – А практически вряд ли. Я хорошо помню его жену. Они всегда и везде ходили втроем с маленькой дочкой. И Константин Ливерьевич так душевно всегда с ней играл. Он ее просто обожал, понимаешь? И Светлане он рассказал, что однолюб. Вряд ли врал, такие вещи обычно говорят искренне, именно потому, что про них никто не спрашивает.

– Тогда вспоминай, кто мог быть еще? Кто-то взрослый.

– Дядя Дима Ермолаев. Он на соседней улице жил. Лет сорок ему тогда было. Врач из сестрорецкой больницы. К нему еще все бегали, когда кто-то заболевал.

– А уж моя бабушка его просто застращала. – Антон засмеялся широко, раскатисто. – Я же болел в то время постоянно. То сопли, то кашель, то горло, то понос. Так что дядю Диму помню отлично. Да и не забывал, он же по-прежнему на соседней улице живет. Старый дом снес, новый отгрохал. Он как раз после того, как Регину убили, из больницы уволился и в Африку работать уехал. Вернулся спустя лет десять, не меньше. Заработал столько, что и на дом хватило, и на машину. А потом снова в местную больницу устроился, так до сих пор и работает.

– А семью его я не помню, – задумчиво сказала Лика. – Вот совсем. Вот жену Константина Ливерьевича отчетливо, остальных соседей тоже, а дядя Дима всегда один был.

– Так он и есть один. – Антон пожал плечами. – Так и не женился. Всегда говорит, что убежденный холостяк, потому что женщинам веры нет. Все равно предадут. Кстати, а вдруг он так говорит именно потому, что его Регина бросила?

– Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад, – грустно добавила Лика. – Дело в том, что Ермолаева дядя Валя Марлицкий ни за что бы выгораживать не стал. Они друг друга терпеть не могли.

– Из-за чего? У них разница в возрасте двадцать лет.

– Понятия не имею.

У Антона зазвонил телефон.

– Да, Вадь, – ответил он, бросив взгляд на экран и нажав на прием. – Слушаю тебя. Как? Нет, я запомню. Понятия не имею, кто это. Ладно, я понял.