Лука и Огонь Жизни - Салман Рушди

— На нас! — пояснила Слоноутица.

— Кто мы такие, по-вашему? — вопросил Слоноселезень. — Бесполезное украшение гостиной или знаменитые Птицы Памяти из Волшебного Мира?

— Послушать вас, так мы какие-то полукровки, пригодные только на жаркое «море и суша»[2]. — Тут Слоноутица бросила негодующий взгляд в сторону Никтопапы. — А мы, между прочим, провели всю жизнь, плавая в Реке Времени, ныряя в ее омуты, отыскивая в ней пищу, познавая ее. Короче говоря, мы знаем ее как собственную мать. В каком-то смысле она и есть наша мать, ибо вскормила нас и вспоила. Уж во всяком случае, мы знаем Реку Времени гораздо лучше, чем какая-то Хам-Султанша из Выдрии, чья страна и расположена-то вовсе не на самой Реке.

— Это мы к тому, милые вы мои, — победно воскликнул Слоноселезень, — что если уж нам двоим не удастся распознать, которое из русел — настоящая Река Времени, то этого не различит никто.

— Вот видишь, — нагло заявила Сорайя, обращаясь к Луке, — я же сказала тебе, что все будет в порядке, и все в порядке.

Лука решил не встревать в перепалку. В конце концов, ей принадлежал ковер-самолет.

Хобот слона — это нечто особенное. Он способен учуять воду за десятки миль. А еще он чует опасность, различая среди незнакомцев дружественно или враждебно настроенных особей. Он улавливает эманации страха и даже на расстоянии распознает сложные запахи — запах родных, друзей и, конечно же, милый запах дома.

— Давайте опустимся пониже, — предложил Слоноселезень.

И ковер-самолет, снова став более вместительным, начал снижаться, направляясь к лабиринту ручьев у истоков Реки. Обе Слоноптицы стояли впереди, высоко задрав хоботы со слегка загнутыми вниз кончиками. Лука наблюдал, как чуткие окончания хоботов двигались в унисон: вправо, влево, снова вправо. Ему показалось, что они исполняют какой-то сложный танец. Неужели они действительно смогут угадать запах Реки Времени среди множества других, несомненно, весьма сложных ароматов?

У Слоноптиц двигались не только хоботы, но и уши, которые тоже работали, став торчком и прислушиваясь к шепотам и журчанию воды. Движение ее всегда сопровождается целым набором разных звуков. Ручейки лепечут, потоки покрупней безостановочно бормочут, а полноводные неспешные реки ведут более солидный и сложный разговор. Великие реки разговаривают на низких частотах, недоступных человеческому уху. Даже собаки не могут различить их речь. А уж Река Времени вела свое повествование на самых низких из всех возможных частот, так что лишь слоновьи уши были способны слушать ее истории. А вот глаза у слонов крошечные и сухие, а потому близорукие. Но зрение не так уж важно для поисков Реки Времени.

Ожидание длилось. Ковер-самолет пролетал над Развилкой, раскачиваясь то вправо, то влево. Солнце уже клонилось к западу. Путешественники испытывали голод и жажду, и тогда Сорайя извлекла из своего волшебного дубового сундучка поднос с закусками и напитками.

Хорошо, что аппетит у Слоноптиц птичий, а не слоновий, подумал Лука. Слоны ведь постоянно что-то жуют, им бы ничего не стоило опустошить весь этот сундучок.

По земле уже тянулись длинные вечерние тени. Слоноптицы молчали. День угасал, и вместе с ним постепенно гасли надежды Луки. Может, вот так и закончится их путешествие, и все упования канут в эти бесконечные водные лабиринты.

— Летим туда! — внезапно воскликнула Слоноутица, а Слоноселезень подтвердил:

— Правильно, именно в ту сторону, примерно мили три отсюда.

Лука втиснулся между ними. Теперь оба хобота были вытянуты прямо вперед, указывая направление. Ковер-самолет опустился еще ниже и, набирая скорость, направился в указанную сторону. Под ним стремительно проносились кусты, деревья и реки. Внезапно Слоноутица воскликнула: «Стоп!» Они прибыли на место.

Сгущались сумерки, и в темноте Лука не мог рассмотреть, чем эта речка отличается от всех остальных, но от всей души надеялся, что Птицы Памяти не ошиблись.

— Спускаемся, — распорядился Слоноселезень. — Нам надо для верности потрогать воду.

Ковер-самолет планировал все ниже и ниже и теперь летел уже над самой поверхностью воды. Слоноутица сунула кончик хобота в реку и торжествующе подняла голову, возвестив:

— Она самая!

Обе Слоноптицы сиганули с ковра-самолета прямо в воды заново обнаруженной Реки Времени.

— Это наш дом! — дружно вскричали они. — Никаких сомнений! То самое место!

На радостях они принялись поливать друг друга водой из Реки, но вскоре образумились. С Рекой Времени следует обращаться осторожно. Это вам не игрушки.

— Точно, — подтвердил Слоноселезень, — на все сто процентов!

Он отвесил легкий поклон. Пес Медведь, всегда гордившийся своим обонянием, был поражен и даже слегка пристыжен тем, что не он отыскал верный путь. Медведь Пес тоже был поражен и смущен, он даже не нашел в себе великодушия, чтобы поздравить Птиц Памяти, а скорчил угрюмую и весьма кислую физиономию. Никтопапа погрузился в размышления и не сказал ни слова.

— Благодарим вас, дамы, юноши, животные с заурядным обонянием и непонятные сверхъестественные существа, весьма, надо сказать, устрашающей природы, — сострил, раскланиваясь во все стороны, Слоноселезень. — Огромное вам всем спасибо. Не надо оваций!

В иных уголках Волшебного Мира ночь оказывается гораздо живее и хлопотливее дня. В Стране Невиданных Существ, Перистане, именно по ночам огры и джинны обычно норовят похитить спящих пери. В Хвабе, городе снов, по ночам грезы становятся реальностью: на темных улицах разворачиваются любовные приключения, вспыхивают ссоры, заявляют о себе чудовища, ужасы и веселье, а порой сны проникают друг в друга и перепутываются, так что уже не разберешь, где чей сон и что кому снится. Судя по рассказам Сорайи, в ее стране именно между закатом и восходом все становятся особенно дерзкими, озорными, непослушными и непредсказуемыми. Выдры больше обычного объедаются и опиваются, крадут машины у своих друзей, оскорбляют собственных бабушек и швыряются камнями в бронзовый памятник предка Сорайи, первого правителя Выдрии, чья конная статуя стоит перед воротами дворца. «Народ мы хулиганистый, это правда, — вздыхала Сорайя, — но в душе мы очень добры».

Однако в верховьях Реки Времени, среди множества ручьев и потоков, ночь оказалась странно тихой. Не носились при свете луны летучие мыши, не выглядывали из-за кустов серебристые эльфы, не скалились чудовищные горгоны, норовя обратить неосторожного путника в камень. Ни тебе стрекота сверчков, ни переклички неведомых голосов на дальнем берегу, ни шелеста и шорохов, выдающих возню шныряющих вокруг ночных животных. Сорайя заметила, что Луке не по себе от такой глухой тишины, и решила занять его каким-нибудь обыденным делом. «Помоги-ка мне свернуть ковер, — велела она и добавила, как истинная Выдра: — Если ты, конечно, достаточно хорошо воспитан и руки у тебя растут из нужного места».