Светлая полночь - Кэтрин Стоун

Но Джулия имела все, что она хотела, и они жили экономно, ибо по натуре были бережливы.

Больничные счета за Уинни оплачивались быстро и с выражением признательности. Когда обсуждался вопрос о хирургической операции Уинни, о деньгах вообще не упоминали. Однако ни одна операция не продлила бы жизнь Уинни. Они могли носить чисто косметический характер и сопровождались бы продолжительной госпитализацией и послеоперационными болями.

Уинни не подвергалась хирургическому вмешательству. А что было бы, если бы подверглась? Если бы перенесла болезненные дорогостоящие процедуры, которые может предложить современная медицина? Стоимость их была бы без труда оплачена бабушкой из своего кармана или из кармана Уинни.

Джулия узнала о богатстве Уинни лишь после смерти бабушки. По ее настоянию и по договоренности с матерью Уинни, их общей матерью, ежемесячно вносились вклады на счет Уинни — Эдвины Энн. Это был своего рода шантаж, компенсация за обещание бабушки молчать в отношении отцовства Уинни. Но этот шантаж носил скорее эмоциональный, а не денежный характер. Бабушка искренне верила, что мать, бросившая дочь-калеку, будет постоянно, ежемесячно, вспоминать об этом.

Жизнь после смерти бабушки могла бы быть спокойной и обеспеченной, если бы Джулия этого захотела. Бабушка сделала все от нее зависящее. Но эта убийственная пустота… Эта невыносимая потеря!..

Именно Гейлен поняла, что требуется Уинни. Им всем требовалось новое Рождество, хотя с момента предыдущего Рождества прошло всего две недели. Именно Гейлен объяснила Уинни, что отсутствующая ныне «ба» была сейчас «анги», ее любимым ангелом из «Кентерфилдза», который держал в алебастровых руках бледно-розовую свечу с золотистым пламенем.

— Видишь? — спросила Гейлен, поднося Уинни поближе к кентерфилдзскому ангелу, чтобы она могла к нему прикоснуться. — Вот твоя ба, Уинни.

«Мы выживем, — сказала себе Джулия. — Благодаря Гейлен».

Однако спустя два месяца после смерти бабушки Гейлен вынуждена была уйти — уйти ради Джулии и Уинни, чтобы защитить их от Марка, любовника матери Гейлен; он был полицейским и получал садистское удовольствие, постоянно приставая к Гейлен и унижая ее. Об их тайных стычках Гейлен могла рассказать только Джулии.

Марк узнал о тесных отношениях Гейлен с Джулией и Уинни вскоре после смерти бабушки. Когда Гейлен исчезла без объяснений, Джулия поняла, что это из-за Марка. Вероятно, Гейлен пригрозила предать гласности его домогательства, на что Марк наверняка также ответил угрозой.

Если бы Гейлен разоблачила его, Марк отыгрался бы на них, ее друзьях, упек бы Эдвину Энн Хейли в своем садистском полицейском раже в заведение, где, несмотря на все заботы опекунов, она не смогла бы выжить.

Джулия не дерзнула подтвердить свои подозрения. Не посмела спровоцировать Марка. Она лишь надеялась и молилась, молилась о том, чтобы Гейлен по крайней мере осталась живой и невредимой.

Оставшись без бабушки и Гейлен, Джулия заставила себя дрожащими пальцами связать нового ангела для рождественской елки Уинни — с огненного цвета волосами и бирюзовыми крыльями. Это должна была быть «Галя».

«Мы выживем, — снова поклялась себе Джулия. — Уинни и я выживем».

В тот декабрь, когда мир праздновал Рождество и пришло время Рождества также для Уинни, Джулия повезла свою сестренку на Сентрал-авеню, чтобы показать ей сверкающую огнями елку.

Уинни так понравилось это рождественское путешествие, что Джулия свозила ее затем в Топику, а однажды даже и в Канзас-Сити.

Сестры Хейли вышли из машины сначала в Топике, а затем в Канзас-Сити, смешались с праздничной толпой, бродили по праздничным улицам и делали покупки в украшенных к празднику магазинах…

— В этом не было ничего плохого, правда же?

Джейс не сразу понял, что этот вопрос был адресован ему. Джулия разговаривала с голубой елкой да еще со снежными хлопьями, как будто делилась с ними своими воспоминаниями.

Джейс слушал в полном молчании, искренне сострадая ей. Но сейчас Джулия задала вопрос ему, повернувшись к нему лицом.

Джейс знал ответ на этот вопрос. Ничего из того, что она делала, не могло быть плохим. Никогда. Он не мог понять лишь одного — почему она задала этот вопрос?

— А что здесь может быть плохого, Джулия?

— То, что я вывезла Уинни в Рождество на публику. Ведь она имела на это право, разве не так? Право на радость. Пусть она и выглядела… не так, как другие…

— Да. Конечно, имела право. Вы обе имели право. — Джейс посмотрел на Джулию, похожую на балерину, такую хрупкую и такую сильную. — Вы носили ее на руках, Джулия? По празднично освещенным улицам и по магазинам?

— Поначалу — да. Так было лучше для нее, ей было легче рассмотреть то, что она хотела, чем если бы она была в своем кресле-каталке. Поэтому мы так поначалу и делали.

— И что же?

— Больше не повторялось того, что произошло в бакалее в Тирнее. Мать Коуди оказалась исключением, а не правилом. И может, это произошло для того, чтобы я познакомилась с Гейлен, а затем Гейлен показала Уинни рождественскую елку на Сентрал-авеню — и Уинни стала видеть.

Джулия пожала плечами, как будто хотела сказать, что в жизни есть тайны, которые не поддаются объяснению. Жестокие и чудесные.

— Разумеется, люди испытывали некоторое смущение при виде Уинни. Смущение, а не осуждение. И по этой причине они постоянно обходили нас стороной. Они сходили с тротуара при нашем приближении, словно каталку Уинни окружала некая невидимая аура, в радиус действия которой они боялись попасть. Никто не пытался понять, что Уинни — такая же, как любая другая девочка в праздник Рождества. Она скатывалась бы вниз по скользким горкам, если бы могла. И в душе она скатывалась и проказничала. Люди могли бы улыбаться ей, как улыбалась бы она при виде скатывающихся вниз девчонок. У нее такая светлая улыбка. Такая зажигательная. И если бы какой-то незнакомец сказал ей: «Веселого Рождества тебе!» — Уинни ответила бы: «Село Роства». Но никто этого не делал, и я молилась о том, чтобы моя милая малышка Уинни никогда не почувствовала, какой дискомфорт испытывают люди, когда ее видят.

Джейс стоял возле окна, Джулия — возле елки. Он шагнул к ней и слегка дотронулся до ее руки.

— Уинни понимала главное, Джулия, — вашу любовь к ней.

Такая любовь была. И Джулии даже начало казаться, что маленькая девочка, которая, по мнению врачей, не должна выжить, выживет и будет жить долго.

Но этому не суждено было свершиться. Уинни убил ее рост.

Сердечко у Уинни было слишком маленькое и, по мере того как она подрастала, уже не могло справляться с нагрузкой, и Джулия была тут бессильна.

Косточки ее грудной клетки врастали внутрь, еще сильнее сдавливая слабенькое сердце. Рано или поздно, но неизбежно ее сердце должно было дать сбой. Как и ее маленькие легкие, тоже сжатые и заполненные жидкостью.