На игле - Ирвин Уэлш

Внезапно похолодало; охуенный колотун. Свечка почти догорела. Единственный свет исходит из телека. Что-то чёрно-белое… но телек же чёрно-белый, значит, он может показывать только чёрно-белое… вот если бы он был цветным, тогда было бы по-другому… наверное.

Меня знобит, но если я двигаюсь, становится ещё холоднее, потому что я понимаю, что это, на хуй, всё, что я могу реально сделать, для того чтобы согреться. Если не шевелиться, то можно, по крайней мере, успокоить себя тем, что у тебя есть шанс согреться, когда начнёшь двигаться или включишь обогреватель. Главное — оставаться совершенно неподвижным. Это куда проще, чем ползти по полу, чтобы включить этот ёбаный обогреватель.

В комнате кто-то есть. Наверно, это Картошка. В темноте трудно говорить.

— Картоха… Картошка…

Ни слова.

— Охуенный дубарь, чувак.

Картошка, если это действительно он, молчит. Может, он умер, но скорее всего, нет, потому что я вижу: глаза у него открыты. Но мне поебать.

Ленни посмотрел на свои карты, а затем внимательно изучил лица друзей.

— Кто ходит? Билли, давай, чувак. — Билли показал Ленни свою руку.

— Два туза, блядь!

— Вонючий ублюдок! Ты вонючий мудак, бля, Рентон. — Ленни ударил кулаком по ладони.

— Лучше пододвинь-ка ко мне бабло, — сказал Билли Рентон, сгребая груду банкнот, валявшихся на полу.

— Нац, брось мне банку, — попросил Ленни. Он не сумел поймать её, и банка грохнулась о пол. Когда Ленни открыл её, большая часть пива вылилась на Писбо.

— Ты заебал, пидорас!

— Извини, Писбо. Это он виноват, — Ленни засмеялся и показал на Наца. — Я попросил его бросить банку, а не швырять её мне в голову, блядь.

Ленни встал и подошёл к окну.

— Ничего не слышно от него? — спросил Нац. — Если нет капусты, то игре пиздец.

— Не-а. Мутит воду, сука, — сказал Ленни.

— А ты ему звякни. Разузнай, в чём там дело, — предложил Билли.

— Угу, хорошо.

Ленни вышел в коридор и набрал номер Фила Гранта. Его достало играть на чисто символические ставки. Если бы Гранти подогнал денег, то он бы сейчас классно затарился.

Никто не взял трубку.

— Нет дома или не подходит к телефону, — сказал он им.

— Надеюсь, этот мудак не замылся с нашим баблом, — засмеялся Писбо, но это был нервный смешок — первое открытое признание общего невысказанного страха.

— Пускай только попробует. Я не вожусь с чуваками, кидающими свою братву, — проворчал Ленни.

— Но если как следует подумать, то это же Грантина капуста. Он может потратить её на что угодно, — сказал Джэкки.

Они посмотрели на него с тупой враждебностью. В конце концов, Ленни сказал:

— А не пошёл бы ты на хуй?

— Ведь в каком-то смысле, чувак честно её выиграл. Я помню, как мы договаривались. Устроить складчину и сделать один большой банк, чтобы прибавить игре остроты. А потом всё поровну разделить. Я всё это знаю. Я просто говорю, что с точки зрения закона… — Джэкки попытался объяснить свою позицию.

— Это наша капуста! — оборвал его Ленни. — Гранти знает за хэмпденские расклады.

— Я понимаю. Но я хотел сказать, что с точки зрения закона…

— Заткни свою ёбаную пасть и не возникай, — вмешался Билли, — мы говорим не за точку зрения закона, блядь. Мы говорим за братву. Если б был разговор за точку зрения закона, блядь, у тебя дома не было б никакой мебели, сукин ты сын.

Ленни одобрительно кивнул Билли.

— Мы спешим делать выводы. Может, у него есть серьёзные причины. Может, его ограбили, — предположил Нац; его лицо в оспинах вытянулось и напряглось.

— Может, его кто-то грабанул и увёл всю капусту, — сказал Джэкки.

— Ни один мудак не посмеет ограбить Гранти. Он такой чувак, что сам кого хочешь ограбит, и не потерпит, чтобы ограбили его самого. Если б он пришёл и стал вешать нам на лапшу на уши, я бы послал его куда подальше. — Ленни начинал беспокоиться. Речь шла об общих деньгах.

— Я просто хочу сказать, что глупо таскать с собой такую кучу бабок. Вот и всё, что я хотел сказать, — заявил Джэкки. Он немного побаивался Ленни.

В течение шести лет Гранти никогда не пропускал карточной игры в четверг вечером, за исключением тех случаев, когда был в отпуске. На этого парня всегда можно было положиться. И Ленни, и Джэкки не раз пропускали игру: один занимался разбоем, а другой выставлял квартиры.

Обычай собирать общие, или «отпускные», деньги остался с тех времён, когда все они были подростками и ездили вместе отдыхать на Лорет-Де-Мар. Теперь, позврослев, они ездили небольшими группками, с женой или с подружкой. Странное смешение карточных и общих денег произошло несколько лет назад, во время одной пьянки. Писбо, который тогда был казначеем, в шутку поставил на кон общие деньги. Они сыграли на них для прикола. Их так от этого пропёрло, что они разделили все деньги между собой и понарошку сыграли на них. Теперь всегда, если они были на мели, они играли не на «настоящие», а на «общие» деньги. Это было всё равно что играть на деньги монополии.

Время от времени, когда когда-нибудь «срывал» весь банк, как, например, Гранти на прошлой неделе, они начинали сознавать эксцентричную и опасную природу своего договора. Они были друзьями и считали, что никто из них никогда не подставит другого. Это предположение основывалось на логике и преданности. Они все были повязаны друг с другом и не могли окончательно выйти их игры, даже с двумя тысячами фунтов банка. Выйти из игры значило кинуть остальных. Они постоянно твердили себе об этом. Больше всего они боялись грабежа. Безопаснее было бы хранить деньги в банке. Это было глупое попустительство, коллективная шизня.

Наутро от Гранти не было никаких вестей, и Ленни пошёл на биржу.

— Мистер Листер. Вы живёте недалеко от нашего офиса и вполне можете наведываться к нам по поводу работы каждые две недели. Я не считаю это требование чрезмерным, — напыщенно сказал ему клерк Гевин Темперли.

— Я знаю, где находится ваш долбаный офис, мистер Темперли. Но прошу вас принять во внимание, что я чертовски занятой человек и руковожу несколькими процветающими предприятиями.

— Твою мать, Ленни. Чёртов бездельник. Увидимся в «Короне». Я там завтракаю. В двенадцатом часу.

— Лады. Только не вздумай меня надинамить, Гев. Мне нечем даже заплатить за квартиру.

— Нет проблем.

Ленни спустился в бар и сел за стойкой с «Дейли Рекорд» и пинтой «лагера». Он хотел закурить, но потом передумал. К 11.04 он уже успел выкурить двенадцать сигарет. Так было всегда, если ему нужно было рано вставать. Он слишком много курил. Он курил меньше, если оставался в постели, и поэтому обычно вставал не раньше двух часов дня. Эти правительственные суки, подумал он, решили подорвать его здоровье и полностью разорить его, заставляя так рано вставать.