Выстрел из прошлого - Михаил Нестеров

Он хорошо говорил по-английски, делая заказ в ресторане. Он не спросил про ее вкусы, словно все знал о них. Она невесело улыбнулась: что, если стюард принесет больничную баланду?.. Ей вдруг вспомнился больничный сторож. Он ходил по отделениям и собирал банки – для консервирования своей жене. Кретин. Если кто-то из больных не отдавал банку, он запугивал бедолагу своими связями с главврачом: «Тебя зафиксируют, а я все равно возьму». То ли свое возьмет, то ли немытую стеклянную тару, чтобы отнести своей грязной жене.

Рыбное филе оказалось вкусным, нежным, таяло во рту. Ей нужно много йода? Никто этого не говорил. Ей просто нужно хорошо питаться. А переходить от баланды к нормальной, мясной, конечно, пище лучше всего через рыбу.

– Можно мне немного вина?

Он покачал головой:

– Нет...

И отпил вина из своего бокала.

Несправедливо. Чудовищно.

– Вкусно?

– Обалдеть. Ты даже не представляешь, как вкусно. Пей свой сок.

– Ты как врач.

Его брови и чуть ироничные глаза сыграли: «А ты как думала?» Нет, по-другому: «А я кто, по-твоему?»

Она последнее время часто смаргивала, словно ей в лицо работал вентилятор. В глазах холодок, как будто они сожрали упаковку ментоловых таблеток. Смешно. Но от этой привычки трудно избавиться, подумала она, допивая сок. И – представила себя со спичками в глазах. Снова несколько раз моргнула, и видение изменилось: вместо спичек – острые зубочистки, пробившие веки, из глаз текут кровавые слезы.

Когда же это кончится, наконец, когда? Скоро. Очень скоро. Он знает об этом. Иначе зачем ему больной ребенок? Зачем ему «долгосрочная перспектива»?

– Я насмешил тебя?

Она улыбнулась. Он преобразился, как только самолет пересек границу. Как отрубило, подумала она. Теперь он не начинал разговор, обычно ждал, отвечал на вопросы или подхватывал тему, правда, без особого энтузиазма. Был сосредоточен, будто готовился к схватке. Ее пробрал озноб, когда она уточнила: к последней схватке.

Виктор отвлек ее от тревожных мыслей, предупредив:

– При пересечении шведской границы нет обязательного таможенного досмотра. Однако если мы будем заметно нервничать, таможенники могут провести полный досмотр.

– Лучше побеспокойся за себя. – Она указала на себя. – Ты везешь крупногабаритную вещь, и таможенники могут заинтересоваться этим фактом.

Прежде чем хватить кулаком по столу и разметать по кабинету письменные принадлежности и телефонные аппараты, Тараненко не меньше минуты держал трубку возле уха, чуть отстранившись от нее. Не сам абонент стал вестником плохой новости, а телефон. Голос в нем показался неживым, заезженным, не раз перезаписанным на пленку. Отчетливо слышны шумы, как в легких курильщика, ясно дал знать о себе нездоровый фон. И – пауза. Словно пленку перематывали на исходную позицию.

– С-с-сука! – прошипел генерал. И его прорвало, как плотину в паводок. Он подхватил со стола телефон и, приподнимаясь, ахнул его о пол. Успел уклониться от осколков пластмассового корпуса, разлетевшегося осколками гранаты.

Выглянув в приемную, он заставил своего адъютанта вздрогнуть.

– Машину! Вызывай Шульгина. Не сюда. Пусть срочно отправляется на дежурство. Он знает.

Тараненко закрыл за собой дверь и прошел в комнату отдыха. В первую очередь глянул в зеркало. Увидел пульсирующий под глазом нерв. Но почему не почувствовал его?.. Попытался унять тик, приложив к веку палец.

Редко кому в штабе удавалось увидеть начальника разведки в гражданском костюме. Сегодня некоторым офицерам, которые встречались на его пути, выпала такая возможность. Он буквально проходил сквозь них, не видя никого, кроме... пустой кровати и свисающих с нее привязных ремней.

Он торопил время и торопил водителя, который сегодня, на его взгляд, плелся со скоростью улитки.

– Ты можешь быстрее?!

– Так точно, товарищ генерал!

– Ну так и езжай быстрее, господи боже!..

В клинике он не стал гадать, подниматься на второй этаж или спускаться в подвал. Конечно, спускаться. Виновные и невиновные там, на месте преступления, халатности и еще черт знает чего.

Он толкнул дверь и, не глядя себе под ноги, сбежал по грязным ступеням. Успел подумать о том, что в обратном направлении протопали две пары ног. Но в котором часу?.. Тут же нашел успокоение: неважно, в каком часу совершен побег. Глупцы. Им некуда бежать. Каждый шаг приближает их к смерти. Так и будет. Представься такая возможность, он собственными руками порвет предателей.

Центральной фигурой в «холле» был санитар в грязном халате. Странно было видеть на его туповатом лице растерянность. Грубый холст не терпит нежных красок. И Тараненко повторил это вслух. Пресек попытку Шесткова заговорить с ним, поздороваться. Все внимание он уделил санитару, который что-то доказывал, призывая в свидетели медсобрата.

– Продолжай, я слушаю.

Санитар продолжил с прерванного места, словно ему заткнули рот, а потом резко выдернули кляп.

– ...доктору, что он издевается надо мной. Даже написал докладную записку на имя Шесткова.

– Так-так, продолжай. И что было в той записке, можешь вспомнить?

Он вспомнит, был уверен Тараненко. И не ошибся.

– Инсаров опять заходил в палату. К больной. А когда я называл ее так, он грозился убить меня. Он сам был ненормальным. Я таких психов еще не видел. И в записке написал, что опасаюсь за свою жизнь.

– На то есть все основания, – играл желваками Тараненко. Он, генерал и разведчик, все же до последнего надеялся на ошибку. Вот сейчас принял бы розыгрыш. Многое отдал бы за то, чтобы увидеть зачинщика игры, и пусть бы им стал Славка Дубин. Пусть бы он был в курсе тайной спецоперации.

Расклеился, расклеился, расклеился. Тараненко до сегодняшнего дня не представлял, как может подкосить неудача. Если бы он получил это известие на улице, то попер бы, ничего не видя, на красный свет...

– Вот так и погибают люди.

– Что?

Голос подал главврач. Главвраг Шестков.

– Я сейчас объясню, – пообещал Тараненко, измерив диагональ «холла» и отчего-то робко заглядывая в палату с пустой кроватью посредине. Будто внутри произошло таинство рождения. Будто врачи там делали вскрытие инопланетянину и растворились, едва скальпель коснулся внеземного разума...

– Я объясню, – повторил он, останавливаясь напротив заведующего клиникой. – Человек, – он кивнул на санитара, – предупреждал тебя запиской. Или этого не было? По глазам вижу, что записку ты читал.

– Не мой, а твой человек заходил к больной, – защищался Шестков.

– Вот! – Тараненко поднял указательный палец. – С ней контактировал посторонний, а ты не отреагировал. Ну что с тобой сделать? Тебя убить мало.