Загадочный Петербург. Призраки великого города - Александр Александрович Бушков

крестоносцам. Группенсекс и прочие интересные забавы, сделавшие бы честь любому порнографическому журнальчику.

Вот только практически всегда подобные развлечения устраивали где-нибудь за высокой оградой роскошных особняков, за плотно задернутыми шторами, за запертыми дверями, охранявшимися преданными лакеями. Видимость приличий всегда старались усердно соблюдать, заботясь о репутации у «низких классов», общественного мнения и газет.

Петровский «Всепьянейший собор» действовал не просто без особой конспирации – наоборот, устраивал свои шествия демонстративно, с превеликим шумом и оглаской, вовлекая и тех, кто ни малейшего желания к этому не испытывал. Когда царского шута Якова Тургенева собор с превеликим шумством женил на вдове дьячка, венчание сначала, что еще куда ни шло, провели в церкви, но потом в своей резиденции устроили пародию на него, молодых вместо алтаря водили вокруг винной бочки, глотая водку из горлышка и люто сквернословя – опять-таки пародируя венчальный обряд.

Во второй раз, когда венчали нового «князь-папу» Бутурлина со вдовой умершего предшественника Зотова, пошли еще дальше: «венчание» устроили в главной церкви Петербурга, Троицкой, на аналой поставили замаскированный под Евангелие ящик с водкой, обряд заставили проводить настоящего священника, но вокруг него толпились пьяные шуты, матерно передразнивая каждое слово и движение священника…

Придумали очередную пародию на христианский праздник – когда наступили Святки, «славить Христа» выехала пьяная компания человек из двухсот, под предводительством Петра и «князь-папы» – на двух десятках саней, запряженных свиньями, собаками, козлами, быками, в масках и просто вымазанные сажей, в подобии маскарадных костюмов наподобие мочальных кулей, соломенных валенок, кафтанов, расшитых беличьими хвостами и кошачьими лапками. Компания вваливалась в самые знатные и богатые дома (кто бы осмелился не пустить царя?!), требовала водки и закусок, больше разливала, чем пила, больше разбрасывала, чем ела, по углам задирала подолы служанкам, а то и хозяйским дочерям (обижаться и сопротивляться не полагалось). Часто хозяев напаивали до полусмерти и глумились над ними, насколько хватало пьяной фантазии. А. Н. Толстой в романе «Петр Первый» описал подлинные развлечения нагрянувшей оравы: голым задом боярина били яйца в корзине, князю затолкали в задний проход свечу, зажгли и пели вокруг церковные ирмосы. Князь такой забавы не вынес и отдал Богу душу… Неудивительно, что перед Святками (а веселье повторялось что ни год) многие исповедовались и причащались, как перед смертью…

На Масленицу с одного из таких многолюдных «праздников» форменным образом сбежал неосмотрительно туда заглянувший немец Иоганн Корб, член посольства Священной Римской империи. Корб был католиком и не питал никакой симпатии к православию, но он явно понял, что эта гнусь направлена против христианства вообще. Ему было легче, у него имелся дипломатический иммунитет, а вот россиянам сбежать с этакого позорища возможности не было…

Собор существовал до самой смерти Петра, причем правой рукой Петра, как уже говорилось, оставался Лефорт, пока не умер – несомненно, от лютого алкоголизма. Вот и возникает поневоле вопрос: только ли привычкой Лефорта к беспутно-разгульной жизни нужно объяснять его активное участие в создании собора и его деятельности или здесь было что-то еще?

Интересно, что именно Лефорта, единственного из ближайших сподвижников Петра, народная молва долго и упорно подозревала в шашнях с нечистой силой. И кое-какие серьезные основания для таких разговоров были…

Очень многие рассказывали (сведения эти происходили из дворца Лефорта), что за несколько дней до смерти «французского дебошана» ночью в его спальне раздался невероятный шум. Вбежавшие слуги ничего необычного не услышали и никого не увидели. Когда они вышли, в спальне вновь раздался страшный шум и что-то наподобие громких печальных вздохов – а наутро все кресла в спальне оказались повалены и разбросаны по полу. В наше время название этого явления, как говорится, знакомо каждому грамотному человеку…

Смерть Лефорта в возрасте то ли 43, то ли 44 лет выглядит, мягко говоря, своеобразно. К умирающему позвали лютеранского пастора, но Лефорт его прогнал, велел принести побольше вина, позвать музыкантов и плясуний. Так он и провел свои последние минуты на этой земле: с чашей вина в руке, под лихой перепляс девиц и старания наяривавших вовсю музыкантов. При этом присутствовало немало людей, и многие потом упорно твердили: когда душа отлетела, Лефорт все же вскочил с постели – уже труп с посиневшим оскаленным лицом, пустился в пляс по комнате. На чердаке и в подполье раздался дикий свист, душераздирающее уханье, и это продолжалось, пока мертвец не рухнул вновь в постель.

Так был ли это человек? Или что-то другое?

Рассказу о призраках скоро наступит свой черед. А пока, коли уж мы заговорили о явлениях, имеющих отношение отнюдь не к нашему миру, нужно упомянуть и о проклятиях, наложенных на Петра в последние годы его жизни теми, кто считал государя Антихристом. Упоминания о них имеются крайне смутные – легко представить, какая судьба ждала бы в те времена и того, кто проговорился, что наслал проклятие на Петра, и тех, кто вздумал бы об этом болтать на людях. Однако скудные сведения, дошедшие из глубины веков, позволяют считать, что проклятия были. Причем направлены они были не только на Петра, но и на безродную девку, взятую прямиком из обоза, где ублажала под телегами солдат, и севшую на русский престол вместо законной государыни.

Так вот, существуют некие полумистические обстоятельства, которые при всем напряжении скептицизма все же не объяснить простым совпадением. Четко прослеживается не знающая исключений закономерность: сочетание имен Петр и Екатерина в применении к русскому престолу три раза подряд кончалось скверно…

Судьба детей Петра от первой супруги Евдокии оказалась печальной. Сын Алексей, вопреки возведенным на него облыжным обвинениям, вовсе не был этаким «знаменем боярской реакции», будто бы стремившейся «разрушить прогрессивные замыслы царя-реформатора» и вернуть Россию к «допетровской дикости». И уж тем более не составлял против отца никаких заговоров. Судя по всему, что о нем известно, царевич просто-напросто, говоря современным языком, предпочитал эволюцию революции и не собирался проводить реформы со столь осатанелым нахрапом, как это делал Петр, – да вдобавок заниматься только теми реформами, что по-настоящему полезны, а никак не бездумным копированием чего-то взятого «с Запада».

Однако в игру, как не раз бывало в разных странах, вошли иные обстоятельства. Как наследник престола, имевший право на трон в первую очередь, Алексей категорически не устраивал Екатерину, желавшую, чтобы престол занял ее собственный сын. Старая, давно известная коллизия, в которой нет ничего специфически российского. Так что в создании «черной легенды» о царевиче-злоумышленнике без Екатерины просто не могло обойтись. В этих условиях Алексей, понятное дело, не мог остаться в живых. Историки так и не пришли к единому мнению