(Не) настоящая жена - Елена Левашова

– Да, у нас тоже такое впечатление сложилось, – подает голос Ольга Павловна. – Ой…

Вот, значит, что? Я был прав – папаша позвонил Ольге и попросил выдумать байку про внезапную тоску Насти по матери!

– Да что же мы стоим? Давайте садиться, – неловкую паузу заполняет реплика Клары Николаевны. – Артем, как вы относитесь к лечо? А к картошечке, жаренной с грибами и луком?

– Отлично отношусь, – улыбаюсь, потирая руки в предвкушении вкусного обеда.

Бабушка Веры взмахивает ладонью в сторону небольшой крытой беседки, утопающей в тени старой акации. Меня сажают на почетное место во главе стола. В центре поблескивают большая кастрюля с первым блюдом и графин с компотом, по краям красуются белоснежные тарелки и приборы. Из-под каждой тарелки выглядывает аккуратно свернутая накрахмаленная льняная салфетка. Меня ждали… Не уверен, что Каланчу так каждый раз встречают, поэтому… Ждали именно меня.

– Верушка, идем, детка. Поможешь мне… хлеб нарезать, – произносит Ольга Павловна, касаясь локтя Каланчи. Понимаю – она сгорает от любопытства – не каждый день Вера приводит в дом парня!

Мы остаемся одни – я, Настя и Клара Николаевна. Бабуля молчит, поочередно переводя взгляд с меня на Настю… Неловкое молчание нарушается милым щебетанием девчушки. А она прикольная… Два хвостика танцуют от каждого ее движения, пухлые щечки напоминают белый налив, а губки так похожи на губы Веры…

– Спасибо вам, Артем. Знаете, как Верочке тяжело одной? Она у нас… – Клара Николаевна сглатывает внезапно скопившиеся в горле слезы. – Она… хорошая у нас девочка. Добрая, умная, целеустремленная. Скажите честно, какие у вас отношения… на самом деле? – в карих, оттенка каштана глазах бабушки вспыхивает огонек любопытства, а вокруг губ разбегаются лучики морщин.

Черт, ну, начинается… И что отвечать? Нам с Каланчой надо было заранее обговорить легенду, чтобы показания не расходились. А теперь-то что?

– У нее есть молодой человек. Она с ним совсем скоро пойдет на фестиваль «Новая Волна». Они… встречаются недолго, но Вере он очень нравится.

– Замечательно, – улыбается Клара Николаевна. – Я очень рада. Интересно, Верочка ему о Настене рассказывала?

– Да, говорила. Лучше у нее сами спросите.

– А в чем же она пойдет? – хмурится бабуля. – Там же наряд подобающий нужен?

Меня осеняет внезапная мысль: что, если подарить Вере наряд? У нее сегодня день рождения, подарок придется кстати…

– Какой у Веры размер одежды и обуви? Мы… мы с коллегами скинемся и подарим ей платье, – оправдываюсь я, опуская взгляд.

– Одежду она носит сорок второго размера. Веруся у нас тоненькая, как колосок. А обувь тридцать девятого.

– Все понял, – отвечаю, завидев красную как рак Верку, бредущую за мамой. Ольга Павловна выглядит, как строгая матрона, отругавшая непослушную воспитанницу. Уверен, что так и есть…

– Все нормально? – спрашиваю чуть слышно, как только Вера плюхается рядом. Раскрасневшаяся, возбужденная, странная… Кажется, я почти физически чувствую исходящее от нее негодование.

– Да, ешь давай, мажор, – фыркает она, накладывая в мои тарелки щедрую порцию борща и жареной картошки.

– Вера, а ты не хочешь показать Артему старый причал? – неожиданно произносит Ольга Павловна. Непринужденно сажает Настю на колено и начинает кормить девочку борщом. – Вы хотели бы увидеть пустынный пляж? Раньше он служил пристанью для кораблей, а потом, в послевоенное время в Туапсе построили новый причал. А вечером выпьем чаю с тортом за Верочкино здоровье. У нас и винцо домашнее имеется.

– Я… А…

– Доедай, Артем. Я тебя свожу, – к моему удивлению, Вера охотно соглашается. Мне не требуется разъяснений, чтобы понять: она стремится избежать дальнейших расспросов близких…

Артем.

Пока Верка укладывает дочку спать, принимаю душ и переодеваюсь в плавки. У семьи Понедельник уютный скромный домик с крохотной ванной комнаткой, совмещенной с туалетом. Маленькие комнаты, маленький предбанник, низкие, побеленные известью потолки… Но, отчего-то, мне здесь нравится.

– Готов, мажор? – тихо произносит Вера, выплывая из спальни. Из-под ее футболки торчат лямки фиолетового купальника, а длинные волосы закручены в гульку на макушке.

– Да, едем.

Вера скромно садится сзади. Коротко объясняет, как проехать, вставляет в уши наушники и устало откидывается на спинку кресла, всем видом показывая, что не намерена разговаривать. Смотрит в окно, на пролетающие мимо скалистые пригорки, изумрудно-зеленые хвойные деревья и горные речушки, над которыми собирается ледяной пар… Молчит. Запирает в себе боль, очевидно, боясь, что я над ней посмеюсь… Украдкой смотрю на нее в зеркало заднего вида, удивляясь странному чувству, стремительно заполняющему грудь – мне хочется ее пожалеть… Прямо сейчас. Обнять, погладить по голове, разделить с ней переживания. Успокоить.

– Вера, а…

– Вот здесь останови, мажор, – бурчит Каланча, махнув рукой в сторону отвесной скалы. Неудивительно, что у туристов место не пользуется популярностью. Паркуюсь на подъездной дорожке, залюбовавшись открывшимся видом – глубокой синевой моря и хрустальной, почти прозрачной – неба… Под нашими ногами шуршит галька, соленый ветер взвивает волосы и покусывает щеки, пока мы спускаемся к берегу.

– Я побегу, окунусь. Не скучай, мажор, – не глядя на меня, говорит Вера. Сбрасывает одежду и бежит в море – сгорбленная, подавленная, задумчивая… И ей плевать на меня… На то, как она выглядит в купальнике и куда летит ее футболка, подхватываемая проказником-ветром. Ловлю невесомую вещицу и водружаю на нее камень для надежности. У меня кружится голова от мерного шелеста волн, соленого плотного воздуха, касающегося обоняния, крика жирных чаек и гудков проходящих вдалеке кораблей. На пляже ни души… Берег слишком отвесный и скалистый, чтобы служить пристанищем для отдыхающих. Расстегиваю пуговицы сорочки, собираясь последовать за Верой. Ступаю босыми ногами в вязкую, взбитую в белую пену морскую воду и бросаю взгляд на Каланчу. Она плывет обратно, разрезая темные воды умелым кролем. И внутри меня что-то надламывается или раскалывается. Так стремительно, что причиняет боль… Вдыхаю влажный вкусный воздух, наблюдая за плавным покачиванием ее стройных бедер, выплывающих из волн, блеском мокрых волос на солнце, сиянием соленых капель, застрявших в длинных ресницах… Хочу… Так хочу девчонку, что захватывает дух.

Вера ступает на берег, выжимая на ходу мокрые волосы. Подхожу к ней ближе, поддавшись неожиданному порыву, вскидываю ладонь и касаюсь ее нижней губы подушечкой большого пальца.

– Ты чего, мажор? – испуганно выдавливает она, слегка отстранившись.

– Не знаю, – отвечаю хрипло. Видит бог, я не вру…

Глажу раскрасневшееся личико пальцами, собирая с кожи капли, а потом накрываю ее губы своими, чувствуя соленый вкус моря и сладкий ее… Прижимаю хрупкое тело к груди, жадно выпивая ее заполошное дыхание, лаская языком пухлые нежные губки, которые недавно ласкал другой… Воспоминание режет, как острая бритва. И… узнавание… Как будто все у нас уже было – ласки, поцелуи. Мне мало ее губ и мало воздуха… Мало ее эмоций, удерживаемых Верой на коротком поводке. Она не отталкивает меня, но и не отвечает. Дрожит не от холода или страха, а от того, что чувствует то же, что я… Мои ладони согревают ее обнаженные плечи, оглаживают углы лопаток и ползут ниже, к тонкой талии. Не отрываюсь от ее губ, стремясь оставить в ней свой вкус, заразить желанием, рвущимся, словно дикий зверь в клетке. Вера всхлипывает и, наконец, целует меня в ответ… Приоткрывает рот, позволяя мне сполна насытиться поцелуем. Не знаю, что сейчас происходит? Если мы притворяемся, то очень убедительно. Ее ладошка ползет по моей тяжело вздымающейся груди, пальчики рисуют узоры на коже и зарываются в поросли на груди. Кажется, я весь превращаюсь в патоку. Плавлюсь от охватившего тела жара. Даже холодная вода, в которой утопают стопы, не спасает…