Ратник. Демоны крови - Андрей Посняков

Так что крестьяне, пусть не на орденских землях, а даже здесь, на ливонском берегу, в Пограничье, жили уж куда зажиточней, и даже многодворными деревнями: пять-шесть дворов — не редкость. А на Руси-матушке, в разных ее государствах-княжествах — все больше по одному двору, по два, редко — по три.

Потому мелкими торговцами прикинуться, гостями торопецкими — милое дело. На Новгородчине не прокатило бы — крестьяне бедные, злые, нечего им даже и на очень нужные товары выменять, а здесь… здесь уже люди другие. Пусть чуть-чуть, пусть самую малость… На эстов, главное, не нарваться — с этими немцы не церемонились, примучивали, только треск стоял. Потому и опасно было — Олекса как-то говаривал: и в прусской земле, и в лесах у эстов чего только не творится! Тевтонцам туда лучше и не соваться. Да и не только тевтонцам… Однако здесь, на Чудском, покуда спокойно. Относительно всяких других мест, конечно.

Что же касается еще одного следствия из всех произошедших событий, то теперь Ратников практически точно знал, где очутился… В нем, в родном, в тринадцатом веке. Наверняка! Исходя из этого, и нужно было теперь действовать.

— На немецкий берег? — Олекса озадаченно почесал за ухом. — Не, не доплывем, боярин! Далече! Я, хоть и хорошо плаваю, а все ж не отважился бы.

— Да зачем же нам вплавь-то? — добродушно рассмеялся Миша. — Вот еще — вплавь! Плот сладим!

— Плот? Так у нас же ни топора, ни даже ножика.

— А зачем? Плавника — я видел — у плеса много, ивовыми прутьями свяжем, выждем попутного ветерка — и в путь! Да и коряжину ту, какой могилу копали, можно вместо весла. И еще такую же отыскать… неужто до немецкого берега не доберемся?

— Доберемся, боярин! — неожиданно обрадовался подросток. — Главное — решиться. Так где, ты говоришь, плавник видел?

Плот конечно же вышел неказистым, да и неповоротливым, тяжелым, однако вполне держался на плаву — а что другое от него требовалось? Вместо весел взяли две подходящие коряги, соорудили и мачту из подходящей сушины, приспособив под парус все тот же плащ.

Стоя на берегу, Миша озадаченно осмотрел получившееся плавсредство и скривился:

— Да уж — не гламур!

— Что ты говоришь, боярин-батюшка?

— Говорю, неказист плотец. Ну да ладно, ветерок вроде бы подходящий… Пожалуй, и в путь!

— Конечно, в путь, господине! Чего тут еще выжидать-то?

Олекса выказывал явную радость, видать, жизнь «робинзонов» парню давно уже надоела. Как, впрочем, и Ратникову. Этак и впрямь до зимы можно было сидеть. Тем более, теперь хоть какой-то план появился.

Оба островитянина, закатав брюки, столкнули плот с песчаной мели и, быстро на него запрыгнув, заработали веслами. Сколько пены подняли, сколько брызг, употели все, а оглянулись назад — вроде никуда особо и не отплыли!

— Греби, греби, Лекса, что встал? Сейчас на ветер выгребем — парус поставим.

Парус… хорошее название для габардинового мужского плаща по моде тысяча девятьсот тридцать шестого года!

И все же поставили мачту, и парус-плащ… И пошел, пошел плотец, не так чтобы очень уж ходко, но пошел… часа через два уже и заметно стало, как островок отдалился, явно отдалился… не обман же зрения все же?

«Робинзоны», конечно, гребли… потом отдыхали… и снова гребли, не слишком-то надеясь на ветер, которого не то чтобы совсем не было, но он был такой слабенький, явно не под массу кое-как связанных в плот бревен.

Кто первый заметил далекий немецкий берег, Ратников не сумел бы сказать с точностью. Вроде Олекса… А может, и он, Миша… Впрочем, Олекса первый воскликнул:

— Земля!

Словно матрос Христофора Колумба после далекого и опасного плаванья!

Вот такими они к ближайшей деревне и вышли: лохматые, по пояс голые оборванцы, босяки, прокаленные солнцем до бронзовости. Затаились у мыска, заранее высмотрев воткнутые для сушки сетей вешки, дождались возвращения рыбацких лодок. И, как только рыбаки выбрались на берег, тут же и выбежали из камышей, бросились на колени в горячий песок, закричали — все по науке, по психологии:

— Люди добрые, поможите! Сами мы не местные…

Ну, про то, что дом сгорел врать не стали и деньги на лечение детей не выпрашивали. Просто сказали: так, мол, и так, были мы купцы, из Торопца-города торговые гости, продали в орденских землях воск да мед, обратно железа закупили да криц медных, но… Увы, не судьба была в родные места возвратиться: напали на лесной дороженьке тати, все как есть отобрали, ироды, все-все, что непосильным трудом нажито, даже вот, одежонку богатую поснимали, видать, приглянулась татям!

— Теперь домой, к себе в Торопец, пробираемся.

Рыбаки посмеялись, посочувствовали:

— Всяко бывает, на то вы и торговые гости. Самих живота не лишили — и слава Господу!

Олекса смачно плюнул в песок и, истово перекрестясь, согласился:

— Оно так, мужички, правда ваша.

А Миша переночевать попросился: углядел — полным-полно в ладьях рыбищи, видать, хороший сегодня денек выпал, удачливый, вот и довольны были рыбачки, веселы.

— А и ночуйте! Чай, не стесните, в избе места хватит.

— Мы можем и это… ночлег отработать. На ловлю вон, с вами, пойти…

— Ладно уж, сидите! На ловлю…

Молодого, приятного с лица, парня, что предложил «купчишкам» заночевать, звали Егором. Он приходился средним сыном рыбацкому старосте Тимофею Овчине, мужику себе на уме, кудлатобородому, строгому, авторитетному — артельщики его слушались беспрекословно. Да и как не послушать-то? Тимофей — главный во всей деревне, большак, все остальные — его родичи-приживалы.

Деревня так и называлась — Овчины — и располагалась в глубине небольшой бухточки, насчитывая целых пять изб — по тем временам богато! Пятую — новую, недавно подведенную под крышу, как раз и занимал недавно отделившийся от авторитетного папаши Егор, только-только женившийся на одной чудинке, Эйне. Женушку свою молодую парень по пути, как можно было ожидать, не нахваливал, видать, боялся сглазу, однако по всему придурковато-счастливому виду его, по улыбке, по горящим от тихого счастья глазам, видно было — если Егор и не по любви женился, так любовь эта тут же и пришла, в дверь постучала. И от того было славно!

На площади, перед часовней — тоже выстроенной недавно, с видимой любовью, с этаким деревянно-кружевным украшательством — мужики попрощались. Большинство вслед за Тимофеем-старостой свернуло на его двор, огороженный высоким тыном, с крепкими воротами и злобно лающими — было далеко слыхать — цепными псами.

— За таким заборчиком ядерную войну можно выдержать! — усмехнулся Миша.

Егор на ходу обернулся:

— Ась?

— Говорю — изба у батюшки твоего справна!

— А, это да, как же без справности? Тати да чудины немирные по лесам бродят, с озера могут приплыть… Ай, что я вам-то рассказываю? Сами-то пострадали, сердечные. Голодны небось? Ничо! Сейчас вас Эйна накормит. Ушицу налимью сладим, да щучью, да из лососки — знатно!